Чудак человек - [8]

И замирает каллиграфическая переписка, застревает в начале первого тома. Путешественник по страницам не доходит до Австралии, может быть, и до Абхазии. В дальний ящик убираются папки с аккуратно переписанными листами. На столе карточки, карточки, карточки, выписки, цитаты, цифры материалы для энциклопедии неоткрытого.

«Ну вот, — скажет читатель, — из огня да в полымя». Можно представить себе — не понять, но представить человека, находящего удовольствие в переписке хорошей книги. Пишет и пишет, водит пером по бумаге, писать может каждый. Но составить продолжение энциклопедии? Это же на каждую статью пять специалистов надо. Науку охватить целиком и то одному человеку не под силу. А сколько наук в энциклопедии?

Именно это я и сказал своему герою. Специально поехал к нему на улицу Чехова, бывшую Малую Дмитровку, в дом серо-цементного цвета, бывший Кузнецова, с шестикомнатными апартаментами, навеки обреченными быть коммунальными квартирами. И сели мы в эркере, у тройного окна, откуда так удобно было наблюдать лошадей, сели у подоконника, на котором рисовались скакуны, начиная с заднего копыта.

— Ты же с ума сошел! — сказал я герою. — Затеял такое, что одному не под силу. Нормальный человек не берется охватить все.

— Не берется? — Чудак усмехнулся. — А мне Бокль приходит на память. Богатый и независимый юноша в восемнадцать лет решает написать историю всего человечества. Два десятилетия собирает материалы. Соглашается ограничиться историей цивилизации в Англия. Успевает написать два тома, но ведь и эти два тома составили эпоху в истории науки.

А Гумбольдт! Тоже настроился на всеохватывающий «Космос».

Выпустил четыре тома за семнадцать лет, только пятый не закончил. А Бальзак со своей «Человеческой комедией»! Энциклопедия характеров. А Френсис Бэкон со своим «Новым Органоном»! Начал научный труд в шести томах, описание природы в первом, метод — во втором… в шестом объяснение всего на свете. Ну, не написал, умер, простудился, ставя опыт с замороженной курицей, — причины гниения хотел выяснить. Но от книги его идет вся методика современной опытной науки.

Кстати об «Органоне». Ведь и Аристотель в своем «Органоне», «Физике» и «Метафизике» единолично написал энциклопедию. Не все там верно, но ведь двадцать веков мир воспринимал ее как непреложный свод знаний.

— Ну, это когда было! — сказал я. — Древним было легко. Объем знаний невелик, один человек мог охватить все в течение жизни. С тех пор наука так выросла, так расширилась, так разветвилась… Нужны тысячи специалистов, тысячи…

Чудак сказал: — Дело не в объеме, а в эпохе. Есть время делить, есть время собирать. Аристотель действительно жил до нашей эры, но Бэкон — в XVII веке, а Бокль в середине XIX. Я недаром сослался на него. Это была славная эпоха в истории культуры, время великих обобщений. Тогда выпустили главные свои труды Дарвин, и Менделеев, и Карл Маркс. И Лев Толстой писал «Войну и мир» в ту пору.

То была эпоха великих обобщений, глобальных. И думаю, что грядет, валится на нашу голову эпоха глобальных проблем сейчас, к концу XX века. Угроза атомного взрыва, взрыв демографический, взрыв информационный, кризис экологический, кризис энергетический, сырьевой, пищевой, проблема глобального круговорота воды, глобального круговорота тепла. Маленькая у нас планетка, спутник облетает за полтора часа, вот и надо обозреть ее всю целиком, в планетарном масштабе. Нужны, остро необходимы нам новые Аристотели, Бэконы и Бокли.

— Но то были гении, — пожал я плечами. — А ты кто? Обыкновенный чудак.

— Чудаки не бывают обыкновенными, — возразил чудак. — Притом я подозреваю, что Бокля тоже считали чудаком. Молодой, богатый, живи в свое удовольствие, деньги швыряй. Но ему наука была интереснее. Мне тоже.

— Но ты не управишься, ни за что не дойдешь до конца. И Бокль не дошел. Умер, стеная: «Книга, моя книга! Я никогда не кончу ее».

— Да, не кончил, да, только начал. Но ведь и это начало, я уже говорил, составило эпоху в науке. Пускай я не кончу, я начало положу. И в этом есть смысл.

«Начало, самое печальное начало лучше самого радостного конца». Это не я сказал, это из Шолома-Алейхема. Хорошими словами, хотя бы и чужими, приятно завершить книгу.

А дальше? Что дальше?

Самые настойчивые из читателей обязательно хотят знать, чем кончилась история чудака.

Товарищи, ну к чему же ставить точки над «i»? Сами знаете, какой конец бывает у чудаков и нечудаков. Вам хочется, чтобы я описывал его со всеми натуралистическими подробностями?

— Но все-таки. Все-таки надо же сказать, добьется ли он успеха со своей «Энциклопедией будущих открытий».

А я не знаю. И сам он не знает, потому что успех зависит не только от его усердия. Есть еще и привходящие факторы: гипертония и прочие. И никто не скажет чудаку с математической точностью: «Тебе отпущено двадцать лет… или год… или одна неделя».

Если двадцать лет, вероятно, он напишет книгу. Хорошую или никчемную, своевременную или запоздалую, но напишет. Я в него верю.

Если год отпущен — будет общий план, тезисы в лучшем случае.

А если неделя — общая идея, здесь описанная… И горькие вздохи, как у Бокля: «Книга, моя книга! Я никогда не кончу ее».