Чтобы не было в море тайн - [6]
Но после тридцатилетнего опыта не пора ли подвести итоги, просеять все свои воспоминания и отделить эмоции от неоспоримых фактов?
В Средиземном море акул мало и несчастные случаи редки. Но уже то, что их мало, придает какую-то особенную торжественность каждой встрече. Моя первая встреча с средиземноморскими акулами (и акулами вообще) состоялась у Джербы, и они произвели на меня чрезмерно сильное впечатление, потому что я не ожидал их увидеть. А вот в Красном море, когда погружаешься среди рифов, встречи с акулами почти неминуемы, там поневоле надо было с ними сосуществовать, и мы вскоре до того расхрабрились, что перестали их замечать. Дошло до того, что у ребят появилось панибратское отношение к этим смирным бродягам, склонность пренебрегать ими и говорить о них только в шутливом тоне. Я восставал против такого снобизма, зная, что он может привести к плачевным последствиям, а ведь и сам не был от него свободен. Человек под водой – существо неуклюжее и уязвимое, и воображать себя сильнее животного, которое вооружено куда лучше тебя, весьма опрометчиво. Опьяненный тщеславием и 19 самоуверенностью, я первое время сам работал под водой и другим разрешал погружаться без защиты в крайне опасных районах. На рифе Хоао Валенте (острова Зеленого Мыса) мы отталкивали и дергали за хвост почти четырехметровых бестий, куда более сильных и проворных, нежели мы, несуразные пришельцы со стальными баллонами на спине, в ограничивающих поле зрения масках, с карикатурными ластами на ногах. В тот день, когда мы с Дюма увидели у Хоао Валенте вдали силуэт великой белой акулы, которую все специалисты считают людоедом, мы похолодели от ужаса и непроизвольно придвинулись поближе друг к другу. Мы заметили акулу раньше, чем она нас. Но как только мы попали в ее поле зрения, акула... перетрусила. Опорожнила кишечник и исчезла, вильнув хвостом. Потом такая же история дважды повторилась в Индийском океане. Оба раза сильное потрясение при виде большой белой акулы сменялось необоснованным триумфом, когда она обращалась в бегство. Каждый такой эпизод внушал нам сильный восторг, а с ним и излишнюю самоуверенность с вытекающим отсюда послаблением защитных мер.
Акула-молот редко встречалась нам в Красном море. Хотя рот у нее, казалось бы, невелик, эта акула относится к опасным видам. Отвратительное чудовище, один вид ее навевает ужас.
Черноперая рифовая акула идет над песчаным дном Красного моря, а Мишель Делуар в это время снимает другую акулу. Рифовая акула очень раздражительна, ее лучше остерегаться.
Когда погружаешься на большую глубину с автономным аппаратом, наступает наркотическое состояние, которое мы назвали «глубинным опьянением». Оно дает себя знать примерно с сорока метров, а глубже шестидесяти метров не только мешает работать, но даже становится опасным. «Опьянение» проявляется в своего рода эйфории: обостряется слух, а чувство реальности притупляется, и вместе с ним – инстинкт самосохранения. Во время всплытия все эти симптомы исчезают, как по мановению волшебной палочки. Естественно предположить, что глубина погружения, раз она так отражается на психике, может повлиять и на реакции аквалангиста, встретившего акул.
Однажды, идя посреди Атлантики на «Эли Монье», мы увидели большие стаи дельфинов. Застопорили мотор и нырнули к ним, на глубину до тридцати-сорока пяти метров. Дельфины через несколько минут ушли, но метрах в тридцати ниже нас мы видели желтоперых тунцов и больших океанских акул. Помню, как жутко было на душе во время этих безрассудных погружений. На глубине сорока пяти метров поверхности моря практически не было видно, вода кругом была какая-то сумрачная, иссиня-черная. Глубинное опьянение уже наступило, но мне, как наркоману после первой затяжки опиумом, казалось, что я еще владею собой. С дурманом в голове, невесомый, полностью отрешенный от мира, слушая в пелагической тишине биение собственного сердца, я был способен на любое безрассудство. Теперь я сознаю, что так оно и вышло.
Вдали от поверхности и солнечного света, более чем в двух милях от морского дна, в толще воды, которая была темна, как чернила, и вместе с тем удивительно прозрачна, потому что свет пронизывал ее без помех, я утратил всякое понятие о горизонтали и вертикали, не различал, где верх и где низ. У меня был только один указатель – пузырьки воздуха, вырывающиеся из аппарата на моей спине. Пожалуй, то, что я испытывал во время этих опрометчивых подводных вылазок, было еще более странным и необычным, чем впечатления космонавтов, которые первыми вышли из своего корабля «прогуляться» в космосе. Ведь космонавт, покинувший капсулу, ясно видит знакомые звезды и планеты, я же чувствовал себя затерянным в бесконечности без каких-либо твердых ориентиров. Лишь мысль о лодке, которая находилась – должна была находиться! – где-то вверху, неотступно следя за моими пузырьками, как-то поддерживала меня в моем уединении. И в такой вот атмосфере состоялся драматический выход акул на сцену.
Тогда я еще очень мало знал об океанических акулах, и меня пленил их царственный вид. Большинство из них было намного крупнее рифовых акул. Некоторые виды я даже не сумел опознать. Более острое рыло и поджарое, что ли, тело отличало их, скажем, от тигровой акулы. Похоже было, что они сопровождали дельфинов, правда соблюдая почтительное расстояние. Возникнув словно из небытия, они не стали подходить близко, а метрах в пятнадцати от меня изменили курс, как будто решили последить за мной на расстоянии. Появление первой акулы потрясло меня до глубины души, ведь я впервые был свидетелем этого чуда. Обрамленная световым ореолом в темной толще воды, она выделялась очень четко и казалась до жути нереальной. Вдруг – вот вам эффект глубинного опьянения – восхищение и страх сменились нелепым ликованием. Вооруженный одной лишь камерой, я поплыл прямо на большую акулу, но она отступала, сохраняя между нами постоянную дистанцию. А я плыл все дальше сквозь иссиня-черную толщу, упорно преследуя таинственный силуэт, пока он не исчез, нырнув еще глубже.
