Чтоб полюбить сильней... - [8]

Долго возился Иван Платонович. И козу надо держать — бьется, и капкан раздвигать, его стальные пружины способны удержать матерого зверя. А тут маленькая косуля. Полукруглые ржавые скобы сильно врезались в кожу выше копытца, заледенели. Только освободил ножку — закровоточила рана, из последних сил забилось животное. Нашарил в кармане платок, связал задние ноги, приподнялся. Помедлив немного, распахнул полушубок и разорвал рубашку. Кое-как перевязал заалевшую рану, взвалил косулю на плечо и направился домой.

Маленькая кухня на кордоне превратилась в ветлечебницу. Совхозный врач дал бинтов, примочек, мазей. Косуля стала есть, сначала только ночью, а потом и днем все, что приносила ей десятилетняя дочка Увариных Оля: хлеб, овес, картофель. Подружились они. Бывало, сядет девочка на лавку с куском хлеба в руках. Приковыляет коза, смело ткнется мордочкой в колени.

Однажды приехал Иван Платонович из леса, Оля — в слезы:

— Машка захворала, не ест.

Побежал хозяин во двор. Лежит Машка, голову не поднимает. Помчался к ветеринару. Косулю спасли, но копытца она лишилась.

Как-то рано утром постучала соседка:

— Иван, Валет козу задрал!

Всполошился Уварин, не помнит, как на крыльцо выскочил. Давно заметил — недобро косится пес на косулю. И верно — облизывается, морда в крови. К счастью, все обошлось благополучно. Валет, видимо, покушался на жизнь Машки, но получил мощный удар по зубам.

К началу лета Машка спокойно гуляла целыми днями на длинной привязи, как заправская коза.

Но с домашней козой косулю, конечно, не сравнишь. Она безрогая, гораздо крупнее, а главное — красивее. Стоит, как выточенная, голову держит гордо. Шея у нее крутая, высокая, а ноги длинные, стройные — это для того, чтобы при случае вовремя увидеть врага и вихрем умчаться от него. Шерсть у дикой козы серая, с палевым оттенком, на задней части — белый пушок, который охотники почему-то назвали зеркалом. Сытая стала Машка, гладкая, ходила прихрамывая, а бегала здорово. Только заскучала. Плохо стала есть. Подойдет к окну и грустно так смотрит, вроде хочет сказать: «Отпустите меня на волю, я уже здоровая и проживу сама…»

Так в Назаровском бору появилась хромая косуля. Ходит Уварин по лесу, читает книгу следов и радуется: «Машка вышла замуж». Потом видит — двойня у нее, козлик и козочка. На другой год опять принесла козочку…

…Как-то мне довелось побродить вместе с И. П. Увариным по его подопечным лесам. Он приглядывался к высоченным соснам, неторопливо рассказывал о том, что его огорчает и радует. Услышал я от него еще об одном лесном обитателе такую историю. Кто-то, видно, гонял дикого козла по губительному для него насту. И вышло измученное животное к деревне Шеломенцево. А некто Н. В. Новиков зарезал лесного красавца, отдыхающего возле животноводческой фермы. Можно понять чувства Ивана Платоновича, который возмущенно говорил: «Об этом знали все. Но все молчали. А ведь этот браконьер живет с нами рядом, в нашей деревне».

Белоснежные поляны искрились под солнцем, словно осыпанные хрустальным бисером. Где-то вверху тенькали неутомимые синицы, энергично постукивал по дереву работяга-дятел. Шагалось легко и бездумно. Залюбовавшись причудливо изогнутой, словно арка неведомых ворот, березой, Иван Платонович остановился, сказал:

— Скоро весна, а там и лето, опять приедут в бор люди за ягодами, за грибами…

Больше в этот день он не заговаривал о браконьерах.

Мазаиха

— Отпустил бы ты меня в Двойняши, — просила мужа хозяйка дома, где мы остановились на ночлег.

— И не думай, — гудел из сеней сипловатый басок, — ближнее ли место…

Супруги Трякшины переехали из Башкирии в село Петропавловка Катав-Ивановского района недавно. На старом месте у них остался собственный дом.

Тихо звенела мартовская капель.

О Двойняшах — маленькой станции заброшенной узкоколейки — Августина Георгиевна рассказывала:

— Травы там густые. Покосы — без оглядки. Зайцев в тот год развелось! Куда не ступишь — зайчонок. Несмышленыши. Никуда не бегут. Прижимаются к земле. А в высокой траве не разглядишь сразу пушистый комочек. Ворчал Василь Василич, пока собирали зайчат по всему покосу. Десять штук набрали.

— Так и ворчал! — недовольно сказал Василий Васильевич.

— А как домой ехать — заспорили: в траву спрятать ушастых малышей — того и гляди под косу попадут, в лесу сорочье да зверье хищное. Взяли зайчишек домой…

В конце лета посадили зайцев в мешок. Василий Васильевич с трудом взвалил его на плечо, а к этой поре осталось во дворе шесть длинноухих. Четверо зайчат сбежали. На опушке леса вытряхнул «квартирантов» на травку. А они столпились у ног Августины Георгиевны. Василий Васильевич как свистнет. И брызнули, зайчишки в разные стороны. А утром опять все во дворе — явились на завтрак. Так и столовались почти до самой зимы.

К концу разговора Василий Васильевич вдруг подобрел:

— Ладно, поезжай в Двойняши, один управлюсь.

И, улыбнувшись, добавил:

— Зайцев ей своих охота увидеть.

Синичий пансионат

Трудно птицам зимой — и холодно, и голодно. Вот и жмутся пернатые поближе к человеческому жилью. На улице Борьбы в городе Копейске над припорошенным снегом газоном хохлится на ветке тополя стайка воробьев. С завистью поглядывают они на желтобрюхих красавиц, порхающих над одним из балконов дома № 25. Открывается форточка, и юркие звонкоголосые птицы одна за другой залетают в квартиру № 31.