Что за горизонтом? - [42]

— Если я вас правильно поняла, Лариса Павловна, то вам не нравятся Алла Пугачева и Владимир Высоцкий, Александр Бубнов, Валерий Леонтьев и Лариса Долина только потому, что в отличие от патриотов Игоря Талькова и Петровой, они евреи? По той же причине вам не нравятся молодые реформаторы Чубайс и Немцов. Ваша позиция не нова, она нам давно и хорошо известна. Называется она антисемизм или фашизм, что одно и тоже.

Я даже обрадовалась, что она перевела разговор в область политики. Итак, реформаторы Чубайс и Немцов. К чему привели их реформы? Что дали они народу? В частности нам, работникам бюджетной сферы — педагогам, врачам, да и рабочим? Не выплату зарплаты по пол году. На что прикажите жить? И было ли такое когда — нибудь при советской власти, чтоб хотя на две недели задержали б зарплату? Такое немыслимо. Но вам, молодым, в том числе и вам, Инна Гехт, это неведомо, потому что всем вам нагло внушили американо-израильские СМИ, что советская власть — это плохо, это ужасно. А вот нынешний дикий капитализм — это благо.

— А почему, Лариса Павловна, вы считаете телевидение израильским? — не унималась Гехт.

— Да потому, его хозяева — евреи. Господин Березовский — гражданин Израиля. Господин Гусинский вицепредседатель Всемирной еврейской организации.

И вдруг в разговор вмешался Витя Елизаров, отличавшийся всегда своими непосредственными вопросами.

— Я недавно прочитал в одной газете, что девяносто процентов населения народа — это рабы. А десять процентов — рабовладельцы, «новые русские», в том числе и Чубайс, и Немцов и Березовский с Гусинским. И вот недавно я смотрел фильм о Спартаке, как рабы восстали против рабовладельцев, пошли на смертный бой. Неграмотные рабы, превращенные в животных, в скот. Это было две тысячи лет тому назад. И мне подумалось: почему же нынешние грамотные, образованные рабы не восстанут против своих рабовладельцев? Боятся крови? А индусы не испугались крови и пошли за Ганди, изгнали рабовладельцев-колонизаторов англичан. И юаровские африканцы не побоялись репрессий, шли в тюрьмы, под пули, но сражались и победили. Что наши рабы трусливей индусов или негров? Да нет, пошли против Гитлера и победили.

— То было другое поколение, — сказала я и с благодарностью посмотрела на Витю за поддержку. — Наш народ, к сожалению, доверчив и его рабовладельцы опутали ложью. Он поверил телевизионной лжи.

— Но тогда в магазинах были очереди за колбасой, и водка по талонам, а за границу людей не пускали, и за критику правителей сажали. Магазины пусты. Была цензура, — заговорил приятель Инны Саша Быков, разбитной паренек из семьи местных предпринимателей. В учебе он успевал, среди ребят пользовался авторитетом и влиянием. Я ожидала от него «каверзных» вопросов, он откровенно поддерживал демократов, считал себя «нашдомовцем». В группе были и жириновцы, и лебединцы, и явлинцы, и поклонники рыжковского «Народовластия», и зюгановцы, — которые называли себя просто патриотами-государственниками. Но я почему-то думала, что Саша первым атакует меня вопросами. Но он уступил первенство Инне, которая обычно предпочитала иметь «последнее слово». Сегодня последнее слово я решила оставить за собой.

— Хорошо Быков, — сказала я. — Давайте разберем ваши тезисы по пунктам. Перед самой горбачевской перестройкой в магазинах действительно не хватало товаров. Но товаров было достаточно на складах, как теперь выяснилось, их придерживали будущие «новые русские», чтоб создать недовольство среди народа и потом спекульнуть ими на свободном рынке. Это было запланированное вредительство. Да, поездку людей за границу ограничивали. Зато сейчас свободно путешествуют шпионы, контрабандисты, уголовники. Да, за критику наказывали и это было глупо. Сегодня критикуют и президента и его окружение, вскрывают жуткие преступные их деяния. А толку что? Они как нарушали законы, так и нарушают, как грабили, так и грабят. Но вы не помните и то хорошее, что было при Советской власти. По ночам вы свободно гуляли в парках, на улице, не боясь преступников. Вы отдыхали в пионерских лагерях, санаториях, ваши родители платили гроши за лекарства и квартиры, которые получали от государства бесплатно.

Я перечисляла все блага, что дала народу Советская власть. Словом, у нас произошел острый и откровенный разговор. Позиции студентов разделились, пожалуй, на две равные части. И это печально, что половина поддерживали бездумно Инну Гехт. Проблемы сионизма, а тем более еврейства для них не существовало. Многие просто не понимали и не знали, что такое сионизм и его главная роль в разгроме СССР и превращение России в страну рабов, страну господ. И наш диспут имел потом для меня неприятные последствия. Конечно, Инна Гехт проинформировала своих из университетского начальства о моих крамольных, антирежимных не просто настроениях, — о них там давно знали по позициям моего отца, — но и о попытке просветить студентов. Ко мне стали придираться главным образом русскоязычные деятели. Мне стали устраивать обструкцию. Намекали о моем поведении и отцу. Он решительно поддержал меня. Но тем не менее в университете постарались создать вокруг меня атмосферу отчуждения и неприязни. Произошло это перед самыми зимними каникулами. Я сказала своим, что на все каникулы уезжаю в Москву, буду жить у Лиды (о Лукиче они ничего не знают). И все рассказала Лукичу.