Что за горизонтом? - [33]

— Господа… товарищи… друзья! — В напряженном, взволнованном голосе его прозвучали металлические ноты. — Я благодарю вас, что пришли на мой последний спектакль, который завершил мой долгий творческий театральный путь. Мне горько и обидно, что этот путь окончился в позорное и трагическое для нашего Отечества время. — Он сделал внушительную паузу, словно собирался совершить какой-то чрезвычайный поступок, медленно поднял голову, устремив взгляд в конец замершего зала, дрогнувшим голосом продолжал: — Великий Микеланджело сказал: «достигнув в подлости больших высот, наш мир живет в духовном ослеплении. Им правит ложь, а истина в забвении. И рухнул светлых чаяний оплот…» Если б гений предвидел, что сотворят в конце двадцатого века с моей Россией самые омерзительные, двуногие отбросы рода человеческого, которые суют мне, как подачку окропленный кровью невинных жертв кусок металла… — И вновь задумчивая, звонкая пауза, прерванная решительным, как удар меча, стальным голосом: — Совесть гражданина и честь артиста не позволяют мне принять этот сгусток крови, как знак позора и унижения.

Он энергично поклонился в зал и, резко повернувшись, твердо зашагал за кулисы. Несколько секунд зал молчал в растерянном оцепенении. Вдруг мы, то есть Лариса, Воронин, я, Ююкины ударили в ладоши, и как морская волна, поднятая ветром, подхватила аплодисменты и уже шквал, прокатившийся по залу, выбрасывал голоса «Браво!», «Молодец!», «Слава Богородскому!»

Откровенно говоря, я не рассчитывал на такой решительный шаг Лукича и тем более на бурный, солидарный восторг зала, наполовину состоящего из «новых русских», тех самых, кому в лицо плюнул Народный артист СССР Егор Богородский. Что это, чувство стадности: одна птица вспорхнула и другие тут же подхватились.

— Не думаю, что только инстинкт стадности, — ответил на мое замечание депутат. — Новые русские, даже хапнувшие миллиарды и соорудившие себе дворцы в России и на Кипре, не чувствуют себя в безопасности. Они в постоянной тревоге, потому что счастье их ворованное, не праведным трудом полученное.

Из театра мы выходили в приподнятом настроении победителей. Ждали выхода Лукича. Он не заставил нас долго ждать, вышел возбужденный, лукаво улыбающийся. Мы бросились его поздравлять. А он отвечал нам торопливо и односложно: «Завтра в двенадцать у меня дома». И подхватив под руку Ларису быстро направился к машине депутата, с которым договорился заранее, что тот доставит его из театра домой.

На другой день — это была суббота — мы в узкой компании собрались у Лукича. К нашему приходу в гостиной стол был накрыт на двенадцать персон. Были выставлены праздничные сервизы из дорогого фарфора и хрусталя ради такого торжественного, чрезвычайного случая. Настроение у всех было приподнятое: мы поздравляли Лукича с юбилеем, но главное, что всех нас восхитило — его мужественный благородный поступок с отказом от ордена. Звонкая пощечина режиму. Мы задавали себе вопрос: станет этот эпизод достоянием народа, или американо-израильские СМИ постараются замолчать неприятный для них поступок подлинного народного артиста? И как всегда говорили о политике, о чем болят сердца.

— Что там в вашей Думе о монархии заговорили? — обратился генерал к депутату.

— Был брошен пробный шар ельцинистами, но вхолостую, не нашел отклика, — ответил депутат.

— О монархии мечтают художники патриотического разлива, — заметил Воронин, сияя возбужденным лицом. Его взгляд сверлил тихую бессловесную Ларису. Мне казалось она смущается его взгляда и избегает его.

— Не сочиняй, Виталий. Зачем художникам царь? Мне он зачем? Скорей поэты монархией грешат, — категорично возразил Ююкин. Он тоже бросал на Ларису нескромные взгляды и быстро определил в поэте своего соперника.

— А я не о тебе, — отозвался Воронин. — Я о знаменитых художниках, которые мечтают увековечить себя царскими портретами и памятниками.

— Камешки в огород Глазунова и Клыкова, — сообразил генерал. Сокрушенно рассудил: — Странно получается, оба талантливые ребята, за Россию держатся, а никак не поймут, что России не наследственный царь нужен, а умный правитель. России нужен Сталин.

— Но Ельцин уже объявил себя царем, пока в шутку, — сказал Воронин.

— Ельцин ублюдок, выродок, животное, без души и совести, — раздраженно пророкотал Лукич. — Он подлее Тамерлана, Наполеона и Гитлера вместе взятых… Да, подлее и страшнее. Он загубил великую державу, оскотинил великий народ.

— Руками подавляющего меньшинства, — вставил депутат.

— А это кто такие, — стрельнул глазами в Ларису Ююкин.

— Те, кого до недавнего времени вслух не решались называть.

— Чубайсы., березовские, лившицы? — лукаво переспросил Ююкин.

— Ты очень сообразителен, Игорек: и Лившица не забыл, — съязвил Воронин и, посмотрев печально на Ларису, прибавил: — «Все будет хорошо, Русь будет великой, но как трудно ждать и как трудно дождаться». Это сказал Александр Блок.

— Он и не дождался, — с грустью молвил Лукич. — И не многие из здесь присутствующих дождутся.

— Артем дождется, — сказал я и взглядом указал на скромно сидящего, безмолвного курсанта высшего пограничного училища Артема Богородского — внука Лукича.