Что я видел - [13]

Когда мы проезжали через Лион два месяца назад, в августе 1825 года, прекрасный цвет, который века придали собору примасов Галлии³, также исчезал под слоем розовой краски. Еще мы видели, как разрушают рядом с Лионом знаменитый замок де Л’Арбрель. Я ошибаюсь, владелец сохранил одну из башен, он сдает ее общине, она служит тюрьмой. Крозет, маленький исторический городок в Форезе, разрушается вместе с усадьбой д’Айекур, господским домом, в котором родился Турвиль, и памятниками, которые украшали Нюрнберг. В Невере две церкви одиннадцатого века служат конюшней. Там была и третья, того же времени. Мы ее не видели; когда мы там проезжали, она уже была стерта с лица земли. Мы полюбовались у двери хижины лишь двумя романскими капителями, свидетельствовавшими о красоте здания, от которого остались только они. В Мориаке разрушили старинную церковь. В Суассоне позволяют обваливаться великолепному монастырю Сен-Жан и двум его столь легким и столь оригинальным шпилям. Каменотес выбирает материалы в этих прекрасных руинах. То же безразличие проявляется по отношению к очаровательной церкви Брена, снесенный свод которой позволяет дождю проливаться на королевские могилы, которые находятся там.

В Шарите-сюр-Луар, рядом с Буржем, некогда стояла романская церковь⁴, которая своими размерами и богатством архитектуры могла бы поспорить с самыми знаменитыми соборами Европы; но она наполовину разрушена. Она опадает камень за камнем, столь же безвестная, как восточные пагоды в песчаных пустынях. В день там проходит шесть дилижансов. Мы посетили Шамбор, эту Альгамбру Франции⁵. Он уже колеблется, разрушенный небесными водами, которые просачиваются сквозь мягкий камень его лишенных свинца крыш. Мы со скорбью заявляем: если срочно об этом не позаботиться, пройдет совсем немного лет, и подписка на возвращение наследия, которая, безусловно, заслуживала того, чтобы стать национальной, и которая вернула шедевр Приматиччо стране, будет бесполезна; и останется ничтожно мало от здания прекрасного, как дворцы фей, и огромного, как дворцы королей.

Нам сказали, что англичане за триста франков купили право забрать все, что им понравится, из развалин восхитительного аббатства Жюмьеж. Таким образом, у нас повторяются осквернения лорда Элджина⁶, и мы извлекаем из них прибыль. Турки продавали только греческие памятники; мы делаем лучше, мы продаем наши. Утверждают еще, что такой красивый монастырь, как Сен-Вандрий, был распродан по частям, я уж не знаю, каким невежественным и алчным владельцем, который видел в памятнике только каменоломню. Proh pudor![16] В то самое время, когда мы пишем эти строки, в Париже, в том самом месте, где расположена Школа изящных искусств, деревянная лестница, которую украсили резьбой великолепные художники четырнадцатого века, служит лесенкой для каменщиков; восхитительные столярные изделия ренессанса, некоторые из которых еще и расписаны, покрыты позолотой и гербами, деревянные обшивки стен, двери, вырезанные столь тонко и изящно, украшающие замок Ане, разбиты, сорваны, свалены в кучи на полу, на чердаке, вплоть до самой прихожей субъекта, имеющего наглость именовать себя архитектором Школы изящных искусств и в своей непроходимой тупости ходящего прямо по ним каждый день⁷. В то время как мы ходим в такую даль и платим так дорого за украшения наших музеев!

Было бы, в конце концов, еще не поздно положить конец этим беспорядкам, к которым мы привлекаем внимание страны. Хотя и разоренная революционными опустошениями, меркантильными спекулянтами и особенно реставраторами-классиками, Франция еще богата французскими памятниками. Нужно остановить молот, обезображивающий лицо страны. Достаточно одного закона; пусть его примут. Какими бы ни были права собственности, нельзя позволять продавать величественные исторические здания этим бесчестным спекулянтам, которых их личная выгода ослепляет и заставляет забыть о чести; жалкие и глупые людишки, которые даже не сознают, что они варвары! У всякого здания есть две стороны: его применение и его красота. Его применение принадлежит владельцу, его красота – всем; а, следовательно, разрушить его – означает превысить свои права. За нашими памятниками должен осуществляться действенный надзор. С небольшими жертвами мы спасли бы сооружения, которые независимо от всего остального представляют огромные капиталы. Одна только церковь Бру, построенная в конце пятнадцатого века, стоила двадцать четыре миллиона, в то время, когда дневная оплата рабочего составляла два су. Сегодня это было бы более пятидесяти миллионов. Понадобится не более трех дней и трехсот франков, чтобы ее снести.

А затем нами бы овладело похвальное сожаление, мы захотели бы восстановить эти изумительные здания, но мы не смогли бы этого сделать. Мы не обладаем больше гением тех веков. Индустрия заменила искусство.

Завершим здесь эти заметки; к тому же эта тема потребовала бы целой книги. Тот, кто пишет эти строки, часто возвращается к этому предмету, кстати и некстати; и как тот древний римлянин, который говорил всегда «hoc censeo, et delendam esse Carthaginem»,