Что-то страшное грядёт - [19]

Карусель закружилась быстрее, визгливо качаясь вверх-вниз, и все время — в обратную сторону!

Мистер Кугер с его огненно-рыжей шевелюрой и ярко-голубыми глазами вышагивал по центральной дорожке, проверяя свое хозяйство. Остановился под деревом, на котором притаились мальчики. Вилл мог бы попасть плевком прямо в его макушку. Но тут каллиопа издала особенно жуткий вопль, подобный крику жертвы злодейского убийства, так что собаки отозвались воем в далеких селениях, и мистер Кугер, развернувшись, прыгнул с разбега прямо в крутящийся задом наперед мир животных, которые хвостом вперед гнались за бесконечно разматывающейся ночью, курсом на неведомые и недостижимые цели. Хватаясь за бронзовые стержни, обладатель жестких рыжих волос, розовых щек и невероятно острых голубых глаз вскочил в седло и утвердился в нем, катясь назад, назад под визгливую музыку, подобную свистящим вдохам.

«Эта музыка, — сказал себе Вилл, — что за мелодия? И откуда я знаю, что она играется задом наперед?»

Прижимаясь к ветке, он попытался уловить мелодию и мысленно напеть ее правильно. Но барабаны и бронзовые колокола долбили его грудь, изменяя биение сердца так, что пульс дал обратный ход, кровь толчками потекла по сосудам, и его едва не сбросило с дерева, оставалось только цепляться за ветку, бледнея и впитывая зрелище крутящейся задом наперед карусели и стоящего в сторонке у пульта мистера Мрака.

Первым происходящее изменение заметил Джим: он пнул Вилла ногой, Вилл поглядел на него, и Джим лихорадочными кивками указал на сидящего верхом человека, когда тот вновь поравнялся с деревом.

Лицо мистера Кугера таяло, будто розовый воск.

Его кисти превращались в кукольные руки. Костяк убывал под одеждой, и одежда садилась, облекая уменьшающуюся фигуру.

Снова и снова мимо мелькало его лицо, и с каждым оборотом он все больше таял.

Вилл заметил, как Джим вертит головой.

Широкий бледный круг карусели крутился назад, словно в кошмаре, и лошади нелепо пятились, и музыка задыхалась, и мистер Кугер на глазах — просто, как свет, просто, как тень, просто, как время, — становился все моложе. Все моложе. И моложе.

Всякий раз, появляясь вновь в поле зрения, он сидел там наедине с собой, со своими костями, которые плавились, будто горящие свечи, возвращаясь в юные годы. Он безмятежно глядел на яркие созвездия, на населенные детьми деревья, которые удалялись от него по мере того, как он удалялся от них, и нос его все уменьшался, и очаровательные восковые уши преображались в маленькие розы.

Начав попятное странствие по кругу сорокалетним, мистер Кугер теперь был не старше девятнадцати.

Обратная кавалькада лошадей, стержней, музыки продолжалась, мужчина молодел, молодой человек на глазах превращался в юношу, юноша в мальчика…

Вот мистеру Кугеру уже семнадцать, шестнадцать лет…

Круг за кругом под небом и деревьями, и Вилл что-то шепчет про себя, и Джим считает круги, круги… И вечерний воздух, насыщаясь летним зноем от трения о солнечно-желтую бронзу и от пылкой попятной скачки зверей, продолжал обтачивать восковую куклу и омывать ее все более странной музыкой, пока движение не замедлилось, звуки замолкли, каллиопа законопатила свои дудки, скобяные механизмы, шипя, затормозили, и карусель, издав последний слабый скрип, словно песок аравийской пустыни скользнул вверх по песочным часам, качнулась на море водорослей и замерла.

Фигурка в белом резном деревянном креслице была совсем маленькая.

Мистеру Кугеру было двенадцать лет.

«Нет», — молвили губы Вилла. «Нет», — губы Джима.

Фигурка сошла на землю из безмолвного мира, лицо ее очутилось в тени, но мягкие новорожденные, розовые руки озарял резкий свет Луна-Парка.

Странный мужчина-мальчик глянул вверх, вниз, чуя где-то поблизости страх, ужас, благоговейный трепет. Вилл сжался в комок и зажмурился. Он ощутил, как страшный взгляд пронизывает листву, точно стрела из духовой трубки, минуя его. А затем фигурка сорвалась с места и устремилась в дальний конец пустой центральной дорожки.

Джим первым раздвинул листву.

Мистер Мрак исчез, словно поглощенный вечерней тишиной.

Целая вечность прошла, показалось Джиму, прежде чем ноги его коснулись земли. Вилл скатился следом, и оба остановились, оглушенные тревогой, потрясенные беззвучной пантомимой, угнетенные происшедшим на их глазах, особенно ошеломляющим потому, что дальнейший ход событий терялся в ночи и в неведомом. Взявшись за руки, они смотрели, как маленькая тень скользит, завлекая их, через луг, и первым, поборов объединяющие их замешательство и дрожь, заговорил Джим:

— О Вилл, так хочется домой, хочется есть. Но теперь уже поздно после того, что мы видели! Мы должны увидеть больше! Верно?

— Господи, — уныло произнес Вилл. — Наверно должны.

И они побежали вдогонку неизвестно за чем и никому не ведомо куда.

Глава девятнадцатая

Когда они выбрались на дорогу, последние размытые мазки заката уже пропали за холмами, и то, за чем они гнались, опередило их настолько, что превратилось в мелькающее пятнышко, то схваченное светом фонарей, то вновь отпущенное на волю в темноту.

— Двадцать восемь! — выдохнул Джим. — Двадцать восемь раз!