Что-то не так - [14]

Так размышлял лорд Аффенхем, и потому неприятно изумился раздавшемуся из темноты окрику, означающему, что кто-то еще гуляет в ночи. К завтрашнему строгому допросу он был внутренне готов. Человек, задавшийся высокой целью, стерпит мелкие неприятности. Но он не договаривался, что в саду будут и другие. Их присутствие стесняло его, в особенности же – внезапные окрики. А теперь, в довершение всего, цепкие пальцы ухватили его за нос, да еще и крутанули, явно показывая, что не намерены шутить. Боль была ужасная, и вырвавшееся у страдальца «Э?» едва не заглушило вопли балморалского телевизора.

Всякий, кто хоть раз слышал, как лорд Аффенхем произносит «Э?», запоминает его навсегда, а Биллу, как мы помним, такое удовольствие выпало. Он понял, что перед ним – недавний знакомец, так глубоко рассуждавший о скульпторах.

– А, это вы, – сказал он и выпустил нос. Воцарилось короткое молчание. Потом изувеченный заговорил дрожащим от обиды голосом.

– Никогда так больше не делайте, – сказал он. – Я думал, оторвете.

– Мне очень жаль.

– Теперь поздно жалеть.

– Я принял вас за полуночного грабителя.

– Как это «полночного»? Сейчас часов десять.

– Ну, за десятичасового. Меня удивило, что вы рыщете по саду с фонариком.

Лорд Аффенхем уже оправился от испуга. Он снова стал честным пожилым джентльменом, который нередко глядел в глаза племяннице и твердо (а часто -и успешно) отметал любые подозрения.

– Лопни кочерыжка! – сказал он. – Вы знакомы с жизнью в предместье?

– Не очень. Я скорее горожанин.

– Ну так вот, мы здесь – одна большая семья. Я захожу в ваш сад, вы – в мой. Я беру вашу косилку, вы – мою.

– Ты мне – я тебе.

– Вот именно. Завтра я выгляну из окна и увижу на своей лужайке Стэнхоупа Твайна. «А, это вы!» – скажу я, и он ответит: «Доброе утро, доброе утро». Все очень мило, по-соседски. Но все-таки вы лучше ему не говорите. Он не любит, когда заходят к нему в сад, боится за свою статую. Соседские детишки иногда пуляют в нее из рогатки, он совсем издергался. Так что забудьте о нашей встрече.

– Забуду.

– Спасибо. Я знал, что вы поймете. Это ведь с вами я говорил перед ужином?

– Да. Как отбивная?

– Какая отбивная?

– В забегаловке.

– А, эта! Не было там отбивной. Пришлось взять печенку.

– Какой ужас!

– Ничего, я справился. Вы были там, у Твайна?

– Да.

– Как же вам удалось выбраться? – спросил лорд Аффенхем тоном старинного парижанина, встретившего знакомца, который только что сидел в Бастилии.

– Меня выставили на мороз. Твайн хотел остаться с другим гостем. Тот заинтересовался его работами.

– Заинтересовался? Чудак, наверное. Ладно, – лорд Аффенхем внезапно понял, что время бежит и племянница вот-вот засобирается домой, – приятно с вами беседовать, но нельзя же стоять тут всю ночь. Если вы подсадите меня на забор, я перелезу к себе.

Все лучше, чтобы Джейн по возвращении застала его за книжечкой, в уютном кресле, которое он, ясное дело, не покидал несколько часов.

8

На следующий день Джордж, шестой виконт Аффенхемский, посеявший ночью ветер, пожинал бурю. Он тщетно бился над фразой «При дурном правлении беднеет наказ», когда в кабинет вошла племянница. Опытный лорд с ходу определил, что она кипит от гнева и, если хотите, зла, как мокрая курица.

– Дядя Джордж, – сказала она, и ее мелодичный голос ему не понравился, – это ты нарисовал усы Обнаженной?

Она весьма удачно сформулировала вопрос. Теперь лорд Аффенхем мог ответить с чистой совестью. Мы помним, что усов он не рисовал, только бородку.

– Конечно, нет, – произнес он с достоинством, которое так ему шло. -Даже и не думал.

– Кроме тебя, некому.

– Смешно!

– Кто еще мог?

– Э?

– Не притворяйся, что впал в транс. Ты слышал, что я сказала.

– Да, слышал, и глубоко потрясен. Давай разберемся. Ты говоришь, кто-то пририсовал усы Женскому Дню в Турецкой Бане. Прекрасно и замечательно. Именно их и не хватало. Но если ты думаешь, что это я…

– Думаю.

– Тогда задай себе один вопрос.

– Какой?

– Сейчас скажу. Спроси себя, может ли человек, разрывающийся между сотнями дел, бегать по округе и рисовать всякие усы… Лопни кочерыжка, ты еще скажешь… Не знаю, что ты скажешь… – Лорд Аффенхем беспомощно развел руками. – Вот, лучше ответь: у меня в кроссворде написано «При дурном правлении беднеет наказ». Что бы это могло значить?

– Я не предлагала сменить тему.

– Ладно, продолжай, хотя я и сомневаюсь, что мы куда-нибудь придем. По мне, только время потеряем. Как Твайн? Огорчился?

– В бешенстве, – сказала Джейн и устыдилась легкого недовольства, которое возникло при воспоминании, как истошно тот вопил. Стэнхоуп Твайн в горькую минуту – зрелище не из приятных.

– Понятно, но незачем валить все на меня. Это, наверное, детишки, -сказал лорд Аффенхем тоном доктора Ватсона, говорящего: «Холмс, это совершил ребенок!» – Их там трое. Каждый способен нарисовать сотню усов. Пусть Твайн поищет улики. Не найдет, конечно. Дело совершенно темное. Как можно обвинять меня?!

Именно этот вопрос и повергал Джейн в растерянность и досаду. Она чувствовала себя сыщиком, твердо знающим, что именно профессор Мориарти подсыпал мышьяк в суп руританскому[17] послу, но не способным убедить в этом присяжных. В подобных случаях сыщик морщит лоб и кусает губы; и Джейн наморщила лоб, прикусила губу. Мгновенное желание огреть дядю кофейником накатило и прошло. В таких-то случаях и сказывается воспитание.