Что там, за поворотом? - [13]

Когда вышли из кинотеатра, начинался вечер: солнце спряталось за крыши домов, а по улице шли поливальные машины; после них пахло дождем и полем.

Зоя и Витя не смотрели друг на друга и молчали. Чтобы хоть что-то сказать, Витя ляпнул:

— Все это — мура.

Зоя остановилась и строго посмотрела на Витю:

— Что мура?

— Ну, фильм.

Зоя всплеснула руками:

— Ты ничего не понимаешь в жизни! Это же картина о высоких чувствах. Как она его любила, если все прощала и прощала! — Зоя посмотрела на Витю с превосходством и насмешкой. — А вообще-то ты знаешь, что такое любовь?

Витя не очень знал, что такое любовь, и поэтому спросил, даже надменно:

— А ты-то знаешь?

— Я? — ахнула Зоя. И дальше не захотела разговаривать.

Опять шли молча, до самого Зоиного дома. «А что, если она меня любит? — осенило Витю. — Ведь сказала: мы уже взрослые. Что же делать? Может быть, надо купить цветы вон у той тетечки? Так у меня же денег нет. Или... Надо теперь говорить с ней на «вы»?»

Они стояли у подъезда.

— Вам, Зоя, всегда нравятся скучные фильмы, — сказал Витя и внутренне похолодел.

— Ты что, очумел? — искренне удивилась Зоя. — На солнце перегрелся, бедняжка. Иди отдохни. И помни — ровно в девять. Вечно ты опаздываешь.

Зоя скрылась в темном подъезде — как растаяла.

«Нет, я и правда не знаю, что такое любовь. Только Зоя очень хорошая девочка. Может быть, когда мы вырастем, то станем мужем и женой». Подумав так, Витя Сметанин начал неудержимо краснеть.

...На вокзал приехали, конечно, слишком рано — до поезда оставалось еще сорок пять минут. Поставили чемоданы и стали ждать. Витя незаметно присматривался к Владимиру Петровичу. Нет, не может он воровать! Лицо строгое, волевое, волосы седые. Весь он такой внушительный. И чтобы...

— Ты что это меня разглядываешь, мушкетер? — спросил вдруг Владимир Петрович.

— Я?..

— Ты, ты.

И в лице Владимира Петровича промелькнуло вдруг что-то нехорошее. Какая-то настороженность. Или это показалось Вите? Конечно, показалось.

— Нет, я ничего, — пролепетал Витя.

Выручила 3оя:

— Папа, мы пойдем на мост, посмотрим, как поезда проходят. Можно?

— Идите. Только недолго. Даю вам десять минут. — И Владимир Петрович взглянул на часы.

А Надя, старшая сестра Зои, ничего не видела и не слышала — она сидела на чемодане и читала книгу.

Мост перекинулся через все железнодорожные пути. И в обе стороны разбежались зеленые, красные, фиолетовые, белые огни; двигались вагоны, покрикивали маневровые тепловозики, внизу была шумная и суетливая жизнь, и далеко был виден сиреневый, уже ночной, горизонт, смутные громады домов. Стал нарастать грохот, и скоро показался электровоз в ярких огнях, он с трубным ревом пронесся под мостом, а за ним летели товарные вагоны, платформы с лесом, с новенькими белыми «Москвичами», с какими-то машинами. Мост стал содрогаться в такт постукиванию колес на стыках. И было немного страшно.

Промчался товарный поезд. Только три красных огонька уносились в густую фиолетовую даль летнего вечера, и Зоя сказала грустно:

— Вот и я сейчас уеду.

Витя промолчал. Немного защипало в груди, и стало Вите, если уж говорить правду, грустно. Он всей душой желал сейчас, чтобы Зоя никуда не уезжала.

Зоя уедет, а он останется один в городе. Зоя увидит незнакомые города, море, горы. А он будет отдыхать в какой-то деревне, в Жемчужине. И название-то, наверно, в насмешку дали.

— 3оя, Зоя! — Надя бежала к ним по ступенькам. — Ты что? У папы больное сердце! Уже посадку объявили.

«И сердце у него больное», — подумал Витя.

Дальше все получилось очень быстро. Подошел поезд, люди ринулись к нему, стали искать свои вагоны; равнодушный голос сказал, перекрыв гул перрона: «Стоянка четыре минуты», и вот уже Зоя выглядывает из-за плеча проводницы с желтым флажком трубочкой, машет Вите рукой, а вагон медленно уплывает.

— Витя! — кричит Зоя. — Обязательно пиши!

Мелькают, мелькают вагоны. Лица, улыбки, голоса. И уже три красных огонька убегают от Вити в темноту, к далекому отступающему горизонту.

Разошлись провожающие, опустел перрон. Вите не хотелось уходить отсюда, где поезда, беспокойство, движение, дух странствий. Сесть бы в поезд, и ехать долго-долго, и через много дней оказаться в неизвестной стране, и оттуда писать Зое письма. Например, так: «Зоя! Окна нашего отеля выходят на канал с зеленой застывшей водой. Я слышу серенаду гондольера».

Витя вздохнул и пошел к трамвайной остановке.

ГЛАВА СЕДЬМАЯ, в которой Репа доверяет Вите страшную тайну

Оказывается, есть такие тайны, что, как ни крутись, их совершенно невозможно доверить родителям. Впрочем, здесь находится оправдание: это тайны, принадлежащие не только тебе, но и твоему другу. Или друзьям. Вот когда подвергается испытаниям и твоя воля, и твоя выдержка. Короче говоря, все качества, которые характеризуют настоящего верного друга.

...Пустел двор дома, в котором жил Витя Сметанин: ребята разъезжались на каникулы — кто в пионерский лагерь, кто в туристский поход, кто к морю. Только Репа никуда не уезжал.

— Мне и здесь хорошо, — сказал он Вите. — Купаться есть где? Есть. Загорать... Да у меня, к твоему сведению, личный пляж имеется. Загорай хоть целый день. И никуда ходить не надо. Хочешь, покажу?