Что такое популизм? - [19]

И в этом заключается самая большая ирония. Популизм во власти порождает, укрепляет и всеми способами поощряет те самые изоляцию и узурпацию государства, которые он вменяет в вину правящим элитам, пока борется с ними, чтобы прийти им на смену[87]. Популисты в конце концов начинают делать ровно то самое, что, по их же утверждению, делали прежние «развращенные безнравственные элиты», – только не испытывая никакого чувства вины и находя всему этому «демократическое» оправдание.

Популизм во власти – это «нелиберальная демократия»?

Если вы следили за нитью моих рассуждений, у вас может возникнуть вопрос: почему популисты не идут до конца, не пытаются сменить режим? Если они верят в то, что говорят – что они являются единственными законными представителями народа, – почему бы просто не отменить выборы? Если остальные претенденты на власть стоят вне закона, почему бы просто не исключить их полностью из политического расклада?

Ответ на эту загадку поневоле будет отчасти умозрительным. Мы знаем, что многие популисты, придя к власти, постоянно раздвигают ее границы: изменения в избирательном законе, давление на непокорные СМИ, внеочередной визит налоговой инспекции в какую-нибудь назойливую НКО – но это никогда не выглядит как окончательный разрыв с демократией. Разумеется, мы не знаем, что именно они думают и каковы их расчеты. Но похоже, что издержки открытого авторитаризма представляются им слишком высокими. Официальный отказ от демократии влечет за собой массивную утрату международной репутации (и вернее всего утрату материальной поддержки со стороны международного сообщества, хотя, как показали недавние примеры Египта и Таиланда, даже то, что выглядит как старая добрая военно-бюрократическая диктатура, не обязательно сопровождается полным разрывом отношений с международным сообществом).

Учитывая такое уклонение от откровенного авторитаризма, многие обозреватели склонны называть режимы вроде турецкого или венгерского «нелиберальными демократиями». Но такое обозначение глубоко ошибочно и сводит к нулю попытки хоть как-то обуздать популистских политических деятелей. Ярлык «нелиберальная демократия» позволяет правительствам Качиньского, Орбана или Мадуро настаивать на том, что их страны являются демократическими, хоть и нелиберальными. И это не просто вопрос семантики: внешние наблюдатели должны отдавать себе отчет в том, что популизм наносит вред именно демократии. Широкое распространение термина «нелиберальная демократия» среди политологов и аналитиков вынуждает меня попытаться объяснить, что с ним не так.

Термин «нелиберальная демократия» стал популярным у западных политологов в середине 1990-х годов. С его помощью описывались режимы, которые сохраняли институт выборов, но не соблюдали законы и разрушали систему сдержек и противовесов. Американский журналист Фарид Закария в своей, ставшей программной, статье утверждал, что правительства, пользовавшиеся массовой поддержкой, систематически нарушали принципы того, что он называл «конституционным либерализмом», включающим в себя политические права, гражданские свободы и право частной собственности. Диагноз «нелиберальная демократия» был симптомом всеобщего философского и политического похмелья после 1989 года. В первые пьянящие дни падения коммунизма, когда весь мир упивался демократией, казалось, что правление большинства и верховенство закона будут всегда идти рука об руку. Но вскоре в результате выборов появились такие большинства, которые использовали всю доступную им власть, для того чтобы подавить меньшинства и растоптать базовые права человека. Из этого следовало, что необходимо укреплять либерализм, чтобы обуздать опасности демократии в тех странах, где политические соперники демонстрировали психологию «победитель получает все».

Концептуальный разрыв между либерализмом и демократией – это не новость. Критики «буржуазной демократии» справа и слева уже давно имеют с ним дело. Марксисты утверждают, что при капитализме либерализм – это «формальные свободы» и лишь видимость политического участия, при этом ревностно оберегается «частная автономия» граждан (т. е. они участники рынка, а государство играет роль того, кто гарантирует исполнение контрактов). Со стороны правых Карл Шмитт в 1920-х годах утверждал, что либерализм – устаревшая идеология: в XIX в. он служил элитам, которые вели рациональные политические дебаты в парламентах, но в век массовой демократии парламент стал просто фасадом, прикрывающим грязные делишки и частные интересы. Подлинная же народная воля должна иметь такого представителя, как Муссолини. Единодушное одобрение со стороны внутренне цельного и непротиворечивого народа – это визитная карточка истинной демократии, которую Шмитт определял как «тождество управляемых и правящих»; невыборные институты, такие как конституционные суды, можно рассматривать как оплоты либерализма, но они по сути своей недемократичны.

Шмитт произвел роковой концептуальный разрыв между «настоящим» народом и эмпирическими результатами выборов или соцопросов: это тот самый разрыв, которым постоянно пользуются популисты, как я показал в предыдущей главе. Здесь уместно будет процитировать самого Шмитта, поскольку его взгляды помогают понять происходящие в последнее время многочисленные сдвиги к авторитаризму под прикрытием демократической риторики: