Что такое интеллигенция и почему она не тонет - [20]

«Интересно отметить очень характерную реакцию интеллигентов на лишения. Интеллигент, в связи с его безбытностью, его ориентацией на абсолютную личную свободу, потребностью в существовании механизмов, которые будут обеспечивать эти безбытность и свободу, в связи с его гуманитарной образованностью и некоторым невежеством в области естествознания и точных наук, в связи с его ориентацией на возвышенное и нежелание заниматься утилитарным, интеллигент очень интересным образом реагирует на лишения. В условиях лишений отчетливо появляется тенденция к исключению себя из социальной действительности — когда человек отказывается от того, что ему обеспечивают в нормальных условиях социальные институты. Он перестает мыться, одеваться, бриться, стричься и так далее. Возникает феномен бича — бывшего интеллигентного человека.»

К сожалению, эта особенность психики не поддается непосредственной верификации: в СССР, в отличие от эРэФии, бомжей было очень мало. Однако косвенное подтверждение имеется: как уже отмечалось выше, интеллигентская мода подразумевала именно волосатость, бородатость, мешковатость одежды, ее форма — свитер/джинсы. Не знаю, как именно обстояло дело с личной гигиеной в таком обществе, но внешность вполне похожа на бича.

Кстати, небольшой нюанс, который будет пропущен многими читателями, не заставшими СССР в сознательном возрасте. Обратите внимание: джинсы. В те времена это было не просто удобной одеждой, как сейчас. Во-первых, это был «символ свободы», Америки (помните, как в 2005 в Белоруссии именно джинсовые ленточки использовались как символ «оранжизма»?), а во-вторых, стоили они тогда месячную зарплату и были предметом престижа. Такая одежда была статусной. Короче говоря, комплекс барчука-народовольца.

Но ладно, давайте вернемся к стойкости. Откуда она берется у интеллигенции? В изначальном тезисе сказано про совесть и убеждения. Совесть обсуждать смысла мало: здесь термин применен явно в смысле «действовать по совести», т.е. согласно своим убеждениям. А вот какую роль играют в психике интеллигентов убеждения и откуда они там берутся? Обратим внимание на специфику таковых убеждений.

Читал я как-то классику — Леви-Брюля про первобытное мышление как паралогический феномен. У интеллигенции мышление именно такое: противоречия попросту отметаются как класс, все ассоциации идут не напрямую и не по неким «векторам», индивидуальным для каждого события, а по некоему глобальному «коллективному полю». Возьмусь утверждать, что мистические представления первобытных людей и так называемый «дискурс» интеллигентов — явления одного порядка.

Цитирую: «оно [мышление] отнюдь не имеет склонности без всякого основания впадать в противоречия…, однако оно не думает о том, чтобы избежать противоречий. Чаще всего оно относится к ним с безразличием. Этим и объясняется то обстоятельство, что нам трудно проследить ход такого мышления»; «[умозаключения] не являются, подобно нашим понятиям, продуктом интеллектуальной обработки в собственном смысле слова. Они заключают в себя в качестве составных частей эмоциональные и моторные элементы, и, что особенно важно, они вместо логических отношений (включений и исключений) подразумевают более или менее четко определенные, обычно живо ощущаемые партиципации (сопричастия)».

Все поразительно коррелирует: интеллигент мыслит не причинно-следственными категориями, и не фактами, а неким набором «принятого дискурса», который складывается в мозаики, которые рациональным рассудком попросту не понять. «Раз круглое — значит, красное».

Проиллюстрирую на известном примере лета 2005 года, когда некая бабка поселила таджика-гастарбайтера в одной комнате с внучкой, которая и забеременела от него в 11 лет. Вот что написала по этому поводу интеллигентка Ирина Петровская в «Известиях»:

«Зрители, вернувшись с работы и включив “ящик”, садятся ужинать вместе с чадами и домочадцами, и тут вам эдакий сюрприз: соплюшка, вот-вот собирающаяся рожать, ее не старая еще бабушка, ничуть не подавленная семейной драмой, юный папаша, почти не говорящий по-русски, и разные дяди-тети, с жаром обсуждающие случившееся».

Далее Петровская занудствует на тему, что не стоило все это показывать по телевизору, обсуждать такое на публике и так далее, но постепенно подходит к Самому Ужасному: «О том, что может ждать таджикского Ромео после подобной славы, и подумать страшно в связи с разгулом ксенофобии в России и безнаказанностью скинхедов, борющихся за чистоту славянской крови».

Бедный, несчастный таджикский Ромео! Несчастный юноша ни в чем не виноват, а теперь его будут не любить, бить и обижать злобные русские скинхеды, которых по непонятным интеллигенции причинам беспокоит чистота славянской крови. Но на этом журналистка не успокаивается и начинает жечь глаголом, как будто пишет сценарий для известной студии трешевого кино «Трома»:

«Бабушка Вали пустила заезжего молодца на постой, определив ему место для ночлега в одной комнате с малолетней внучкой. Видно, бабушке и в голову не пришло, что девочка созрела и что от совместного ночлега с горячим таджикским парнем могут родиться дети.»