Что с вами, дорогая Киш? - [62]

Арпад Мештер отнял от уха маленькую подушечку.

— Так говорил мой дед. Я тоже ни о чем не беспокоился. Жил, как все живут. Работал и в армии побывал, трое ребят у меня, и внуков столько же народилось, и с любимой женой мы договорились о встрече. А теперь вот уж который год мучают меня сомнения… Дети и внуки меня исправно навещают, и как приедут — смеются: Господь, мол, тот свет… и как тебе только, отец, не стыдно, ведь ты у нас умный и передовой человек?.. Как же это понимать, сестра? Куда я попаду? В грязь, по которой ходят все кому не лень? В ничто? Господь не ждет меня, как еще моего отца ждал? — он вцепился в одеяло. — Как каждого до сих пор ждал?.. Только меня теперь не ждет, потому что они отвратили от меня его взгляд своими насмешками? Или… — теперь он вцепился Доре в руку, — может… может, его вовсе нет? — Ставшим от волнения тоненьким голоском он добавил: — Умирающему нельзя лгать.

Дора молчала. То место, за которое схватился дед, побаливало.

— Скажите, сестричка… Будет ждать меня Господь у врат в Царствие небесное? Или нет?

— Будет, — неожиданно против воли ответила Дора, слегка повысив голос. В первую минуту она еще чувствовала облегчение и благодарность дядюшки Ференца, а потом уже ничего не ощущала, только собственные слезы и какой-то нелепый страх, что от слез она изойдет кровью.

Три дня она не выходила из дому, болела, так как к вечеру организм отомстил: горло распухло, осталась только узенькая щелочка.

Когда же она снова облачилась в белый халат, то едва успела подпоясаться, как ее уже попросили снять его.

Эксперимент не удался — это признавали все.

— Одна ласточка не делает весны, — уже которую неделю твердил Каради, — такая Soror Dolorosa требуется на каждого больного…

— Похоже, мы кончим ангелом-хранителем, — сказала молоденькая врач-терапевт.

— Молодым по недомыслию часто свойствен цинизм, — закрыл тему доктор Девай, — …надо учесть, что с кадрами мы просчитались. Это, конечно, не только наша вина, подвели советчики. Хотели, видно, таким образом избавиться от этой Доры Доппер. А мы не проявили бдительности.

— Как же теперь?.. — спросил Каради.

— Не будем обгонять события. Со временем все уладится. Если клубок смотан правильно, кончик рано или поздно высунется. Тут-то мы его и схватим…

Но даже доктор Фаркаш Фюлёп Девай не рассчитывал на то, что предлог сам скользнет им в руки.

Заявителя, Арпада Мештера, он сумел уговорить по-хорошему. Единичный случай, обобщать — значило бы совершить политическую ошибку, не стоит об этом больше и вспоминать.

— На пару слов, коллега, — пригласил он в кабинет Дору. — Новое всегда наталкивается на препятствия. Такого не бывает, чтобы дорога для него была накатана заранее. Вы лишь отчасти виноваты в том, в чем виноваты… весь коллектив несет ответственность, если мы не справляемся с соблюдением формы. Рано или поздно вы сами попросили бы нас об отставке, однако обстоятельства сложились таким образом, что не в нашей власти дожидаться этого поздно… Скажи ей, Каройка…

Каради вздрогнул. Так к нему мало кто обращался.

— Дора… до нас дошли сведения, что вы используете свое служебное положение для религиозной агитации. Вы кое-что сказали в пятой палате. А если в пятой, значит, наверняка и в других. К тому же личность свидетеля… имеет большой вес. У нас официальное учреждение. Представьте, если пойдут слухи… Я знаю… прекрасно знаю, как вы стали бы оправдываться, реши я задать вам вопрос. Скажете, что сделали это из сострадания, потому что как можно бросить в лицо несчастному старику, что того, с чем он вырос, во что верил, в чем находил поддержку, того, видите ли, нет, нет и еще тысячу раз нет… — Каради с горечью саданул в стенку письменного стола, на лбу у него вздулись бугорки жил. В голосе слышались истерические нотки. Под холодным взглядом Девая он немного сбавил тон. — Словом, как человек я вас понимаю. Но ситуация вышла из-под нашего контроля. Не беспокойтесь, мы не намерены поднимать шума. У вас месяц в запасе, с вашей квалификацией вы найдете другое место. Мы тоже постараемся помочь, правда, Фаркаш?

Теперь вздрогнул Девай. Он же просил называть его Фюлёпом.

— Конечно, — сказал он недовольно. — Где-нибудь в системе школьного образования. У детей не бывает таких извращенных представлений.

Пистерер пригласил Дору на прощальную чашечку кофе. Они пили не садясь, облокотившись о заляпанную буфетную стойку.

— Жаль, — сказал Пистерер.

— Где же то место, где я смогу приносить пользу? — спросила Дора. — Когда к этому нужно приступать? — Голос ее зазвучал насмешливо. — Может, в детском саду?..

— Или еще раньше, — ответил Пистерер, — хоть в люльке. Но не тогда, когда у человека горе, и не в смертный час. Тогда уже поздно.

Они помолчали. Пистерер сковырнул с губы болячку.

— Жаль, что вы уходите.

— А я рада, что вы остаетесь.

Доктору Деваю стало известно об этой прощальной встрече. В возмущении он стукнул себя по колену:

— …Ты не поверишь, Каройка. Они расставались, будто лучшие друзья. Как два любящих родственника. Уму непостижимо. Этот чумазый Пистерер, гроза всей больницы, и эта до скрипа накрахмаленная Soror Dolorosa… Ты можешь это понять?