Что-нибудь светлое… - [36]

Мелодия Моцарта свернулась и звенела, угасая и повторяясь, будто звуковой фрактал. Пятнышко на полу свернулась и стало похоже на змею, кусавшую свой хвост. Все повторяло себя, все оставалось собой, все запоминало себя, чтобы вернуться и повториться вновь…

Игорь наклонился к отцу, прошептал: «Вставай, все кончено, мамы нет больше». Отец не сопротивлялся, он, как бездушная кукла, повис у Игоря на плече. Игорь ощутил тяжесть отцовского тела. «Я смог?» — подумал он. Наверно. Он больше не видел пятна. Он больше не ощущал мурашек в ладони, вцепившейся в угол шкафчика. И мелодия Моцарта смолкла, оставшись в другом мире, в другом восприятии, куда он, возможно, еще вернется, а может, не вернется никогда.

Он не хотел, чтобы отец видел маму мертвой. Он выволок отца из кухни, протащил на себе по коридору до спальни и опустил на кровать. Отец посмотрел на него, не видя, — глаза его были пусты, как глаза мамы, только это была другая пустота. Не смерти, а отсутствия.

И все.

Голова закружилась, Игорь сумел, наконец, отлепить пальцы от обувного ящика, не удержал равновесия и повалился, больно ударившись о стену. По левой руке бежали мурашки, а в гостиной беспокойный телефон опять — в который уже раз — надрывно заиграл Моцарта.

Игорь поднялся, покачиваясь, как моряк на палубе в шторм. Мир не качался, мир был вполне устойчив, и Игорь тоже достаточно быстро пришел в себя: кухня, отец, мама, цапля, кровь у мамы на виске, отец в спальне — все это стало памятью, и сейчас Игорь не мог самому себе сказать, было ли это реальностью или неожиданной галлюцинацией, наложенной на реальность истинную, совместившуюся с ложной, как это происходит с наведенной памятью.

Значит, вот как оно все было…

Вот почему отец так реагировал на случившееся, вот почему память его закуклилась, стала своеобразным фракталом, математической абстракцией, формулой, повторявшей себя.

Но кто приволок на себе отца в спальню?

«Не я же, в самом деле, меня тогда не было дома, я вернулся через час или два и застал папу на полу за шкафом…»

Моцарт опять смолк — в который уже раз, — и Игорь, подергав входную дверь и убедившись, что она закрыта, поспешил в гостиную, где не сразу нашел телефон, упавший с журнального столика и мерцавший экраном на коврике.

Восемь звонков. Ему показалось, было больше. Может, потому, что в сдвоенной реальности и звуки удваивались? Мысль была не более разумной, чем мысль о том, что он был не только здесь и сейчас, но еще там и тогда.

Номер телефона отца. Странно. Может, Фанни забыла свой аппарат дома и воспользовалась отцовским? Но что за срочность в четвертом часу? Неужели с папой что-то случилось? Может, все-таки набрать номер Фанни? Почему-то Игорю казалось, что, если он позвонит Фанни, то услышит сонный голос, который вернет ему уверенность в том, что ничего страшного не произошло. А если позвонит папе на его телефон, то произойдет непоправимое.

Господи, чушь какая.

Игорь вернул звонок и услышал то, чего никак не ожидал: ясный и разумный голос, такой, каким он был когда-то и каким уже два года не был:

— Игорь! Почему не отвечаешь? Спишь, что ли? Пожалуйста, приезжай немедленно.

Голос неожиданно изменился, будто отец вспомнил страшное.

— Тами, — сказал он и повторил еще раз: — Тами.

— Папа… это ты?

Вопрос был глупым, но Игорь не мог задать другого.

— Черт возьми, а кто тебе может звонить в три ночи? — взвился отец. — Я сказал: приезжай!

— Но… я не могу.

— Что значит: не могу? Я тебе говорю…

— Понимаешь, дверь заперта, и я не могу найти ключи. Не помню куда дел.

— Вот оно что, — помолчав, сказал отец. — Тогда понятно.

— Что тебе понятно? Папа! Ты…

Он хотел сказать: как замечательно, что отец его узнал, позвонил, пусть и среди ночи, значит, у него улучшение, значит, он может пойти на поправку, если, конечно, это не временная ремиссия.

— Игорек… — Отец заговорил быстро, будто боялся, что телефонное время закончится, или закончится время его сознательного существования, или что-то еще прервет нить его рассказа. — Сын, я только что вспомнил, Тами напомнила, она знала, она все увидела, не понимаю, как ей удалось, мама, это не случайно получилось, то, что она упала и ударилась головой, она меня спасла, понимаешь, я мог выпасть из окна, четвертый этаж, представляешь, что могло быть, я был в шоке, совсем перестал соображать, все забыл напрочь, реакция организма…

«Будь у тебя другой характер, — подумал Игорь, — и реакция организма была бы иной».

— А сейчас, — торопился отец, — знаешь, я даже не подозревал после смерти Раи, что такое может со мной случиться, тем более здесь, мы с Тами только парой слов перекинулись, все так неожиданно, Игорек, пожалуйста, приезжай, нужно что-то делать, а меня к ней не пускают, но я ни при чем, я даже не понял, как получилось, что мы… она… после Раи я думал, что никогда уже…

«Я, я…» — с раздражением подумал Игорь: опять он о себе, всю жизнь о себе, и тогда тоже… Может, еще не поздно было помочь, вызвать «скорую», может, еще можно было… Он понимал, что мысль его зла, несправедлива, он не должен быть несправедлив к собственному отцу, но ничего не мог с собой поделать, ни один человек не может удержать себя от мыслей, которые, отразив истину, реальную память, в то же время несправедливы к другим, самым близким, людям. Игорь был там и тогда, он, как отец, помнил сейчас все — маму невозможно было спасти, но это не имело значения и не играло роли, все равно отец должен был…