Что мы знаем друг о друге - [19]

— Господи, Лиз, что я творю?

Глава 10

Дэнни не хотелось без лицензии возвращаться в парк, где его ждали разгневанные родители и их пинающиеся злобные гномы, поэтому на следующий день он остался дома.

Вдохновленный разговором с Тимом, он решил набросать список вещей, за которые ему могли бы платить. Десять минут спустя лист все еще оставался девственно чистым. Тогда Дэнни принялся составлять перечень того, что делать не умел.

Он не владел музыкальными инструментами, это точно. Времени учиться тоже не было. Он мог бы, пожалуй, освоить треугольник, на котором немного играл в школьном оркестре, — пока учитель не рассудил, что это слишком хорошо для Дэнни, и не вручил ему игрушечную свистульку. Но даже если он был мастером игры на треугольнике, Моцартом металла и ударником-виртуозом, он сильно сомневался, соберет ли толпу панда, стучащая по согнутому кусочку прута на веревочке, как бы круто она это ни делала.

Дэнни ничего не знал и о фокусах, хотя его отец провернул трюк с исчезновением покруче Дэвида Копперфилда. Но, как и любой уважающий себя иллюзионист, он не раскрыл секрета и не вернулся выступить на бис. Что касается жонглирования, то Дэнни и бабочку не мог поймать, не говоря уже о кеглях, теннисных мячиках, огромных орехах или какие там еще предметы люди подбрасывали и ловили забавы ради. Однако и это удавалось ему лучше, чем танцы — слово, которое он дважды подчеркнул и сопроводил несколькими восклицательными знаками.

Они с Лиз были во многом похожи. Оба спали в носках; обоим нравилась паста «Мармайт»[5]; оба наизусть знали песню из заставки ситкома «Принц из Беверли-Хиллз»; оба с радостью пригласили бы Пирса Моргана[6] на званый ужин, чтобы отравить; но в вопросе танцев они были как небо и земля. Лиз могла танцевать под любую музыку. Поп. Классику. Панк. Транс. Регги. Кантри. Даже под построк, хотя Дэнни считал это чем-то из области фантастики. Мама Лиз говорила, что дочь научилась танцевать раньше, чем ходить: так естественно она двигалась. Ее с ранних лет отдали в балетную школу, но четкие границы пришлись Лиз не по нраву. Ей не хватало терпения и дисциплинированности, чтобы танцевать по чужим правилам. Чем больше правил, тем меньше веселья, а если нет веселья — это уже не танцы, а выступление. Этого Лиз совершенно не хотела, а потому забросила занятия и устроилась в местную начальную школу помощницей учителя на полставки. В глубине души Дэнни уважал это решение, хотя и знал, какой редкий и яркий дар она загубила.

Он понял, как талантлива Лиз, впервые встретив ее. Их общая подруга Кэти, которая в итоге вышла замуж за удивительно несимпатичного тучного мужчину, умудрившегося, несмотря на свои недостатки, завести как минимум три интрижки, пригласила Лиз на школьную дискотеку. Тот вечер надолго запомнился всем присутствовавшим уже потому, что кто-то и впрямь танцевал. Подростки ходили на дискотеки не ради танцев, а затем, чтобы кого-нибудь облапать, попытаться облапать или хотя бы сделать вид, будто лапают, а потом растрезвонить об этом одноклассникам. Танцпол для всех был как чудаковатый дядюшка на дне рождения: без него не обходится ни один праздник, но все старательно его избегают. Все, кроме Лиз, естественно. Пока другие копошились в темноте или притворялись захмелевшими с одного глотка принесенного кем-то коктейля «Бакарди Бризер», Лиз зажигала на танцполе к вящей радости диджея, чей труд иначе остался бы напрасным. Когда же музыка стихла и учителя отправили детей по домам, чтобы наконец повеселиться самим, Лиз, Дэнни и их друг Стью пошли к Кэти: ее родители уехали на все выходные. Четверо подростков выпили найденную в дальнем углу бара бутылку анисового бренди. В результате Кэти уснула, упав лицом в клумбу; Стью наутро обнаружил в кармане два своих зуба; а Дэнни и Лиз проснулись вместе — в обнимку и полностью одетые. Они не помнили, как так вышло, но совершенно не хотели отпускать друг друга.

Насколько естественно на танцполе смотрелась его покойная жена, настолько противоестественно — сам Дэнни. У него была всего одна проблема: отсутствие чувства ритма. Он слышал мелодию и мог качать головой в такт, но стоило подключить другие конечности, как все шло наперекосяк. Руки и ноги выходили из-под контроля — беспорядочно били и хлестали воздух. Они не следовали музыке и не слушались даже Дэнни, а подчинялись одному лишь богу дрянных танцев — безжалостной сущности, задобрить которую можно было единственным способом: публично принеся в жертву собственное достоинство. Короче говоря, на танцпол Дэнни ступил бы только в том случае, если бы все вокруг было объято огнем.

Но чем дольше он размышлял, тем отчетливее понимал: нравится ему это или нет (конечно, нет!), танцы были лучшим вариантом. В отличие от музыкантов, фокусников и других артистов, танцорам для номера не нужен был специальный инвентарь: только проигрыватель (а он имелся) и ноги (тоже, по крайней мере, на ближайшие полтора месяца). Осторожно потирая синяк на голени, Дэнни логично рассудил, что детям будет куда сложнее попасть по движущейся цели, чем, например, по гитаристу, миму или тому глупцу или храбрецу, который решится работать живой статуей.