Что мы Пандоре? - [7]

— Тс-с, не мешайте детям думать! — громыхнул над головой металлический голос переводчика.

Я тотчас ухватился за возможность задать новый вопрос:

— Какие же они дети?..

Женщина повернулась, показала мне, как надо сесть. Я последовал ее примеру, прижался ухом к спинке кресла и сразу услышал тот же голос, но уже тихий, словно бы доверительный:

— Да, они еще дети. Им нет и сорока лет.

Мне стало не по себе. Мой сорокалетний юбилей отмечался как раз перед этой экспедицией. Тогда товарищи говорили, что я давным-давно созрел не только для героических подвигов в космосе, но даже и для семейной жизни. А я краснел как мальчишка, пряча глаза от Пандии, присутствовавшей на юбилее, которая почему-то и не думала краснеть, хотя отлично знала, что и в ее огород этот камешек.

Может, экскурсоводша имела в виду то, что все мы до седых волос в чем-то не перестаем быть детьми? Я понимающе улыбнулся ей и сказал неожиданно:

— У вас красивые волосы.

Она скосила на меня свои глазищи, и я увидел в них не привычное холодное равнодушие, а что-то вроде любопытства.

— И глаза у вас удивительные.

Ее губы шевельнулись, что я расценил как улыбку и, воодушевленный, начал торопливо придумывать очередной комплимент, торопясь закрепить наметившееся взаимопонимание. Но в голову, как назло, лезли одни банальности, вроде все того же "у вас красивые…".

— Однако! — игриво сказала Пандия.

Женщина кольнула ее взглядом и повернулась ко мне, что я расценил как готовность продолжать этот разговор.

— Я так и знала! — произнесла Пандия.

— Что ты знала? — всполошился я.

— Да уж чувствовала.

Не приходилось сомневаться в ее предчувствиях, но тут она, по-моему, перестаралась.

— С вами приятно разговаривать, — сказал я женщине. — Вы умница, все-то понимаете.

— Да, мы все понимаем, — ответствовала она.

— Куда уж понятнее! — тотчас вставила Пандия.

— Хорошо у вас, — сказал я, обводя рукой широкие окна. — Мне тут нравится.

— Оставайтесь…

— Что?!

— Оставайтесь, — повторила женщина и улыбнулась в точности так, как улыбаются земные красивые женщины — изящно и обворожительно.

— Как это?

— Очень просто. Оставайтесь, и все. Вы узнаете много такого, чего не знает никто на Земле.

— Где? — опешил я.

— На Земле. Так ведь называется ваша планета?

— А… откуда вы знаете, что мы с Земли?

— Мы узнали это сразу, как только ваш корабль материализовался из вакуума.

— А что вы еще узнали?..

— Все, — сказала она, почему-то покосившись на Пандию. И вдруг добавила: — Оставайтесь, у нас многие остаются.

Это было совсем уж неожиданно.

— Вы хотите сказать?..

— Да, именно это. Вы не первые у нас.

— А кто еще был?

Я начал вспоминать историю наших сверхдальних экспедиций, но Пандия, каким-то образом поняв, о чем я думаю, сказала раздраженно:

— Не о нас она, не о нас.

Я все никак не мог согласиться с мыслью, что планета, на которую мы попали, возможно, и есть один из тех перекрестков космических миграций, о существовании которых ходили легенды среди космонавтов. Попасть на такой перекресток означало найти дороги ко многим обитаемым мирам.

— А кто еще тут был? — снова спросил я.

— Перечисление вам ничего не даст, — ответила женщина.

— Значит, мы — одни из многих? Этим объясняется безразличие к нам? Значит, вы просто, как говорится, устали от визитов?

— Не этим. Ваша цивилизация ничего не может дать нам.

— Но вы же нас не знаете.

— Знаем, — бесстрастно возразила она.

— Откуда?

— Из анализа ваших излучений. В том числе и таких, которые вы никак не фиксируете. Анализы были проведены еще до того, как ваша лодка опустилась на нашу планету.

— Так не бывает! Чтобы одна цивилизация ничем не заинтересовала другую? Не бывает!..

Женщина никак не отреагировала на мое восклицание. Отреагировала Пандия. Скользнув томным взглядом поверх моей головы, она изрекла:

— Что поделаешь, дорогой. Вы их не интересуете.

Ситуация была настолько неожиданной, что я не обратил внимания на эту язвительную реплику. Было такое ощущение, словно меня вежливо попросили удалиться. Я тупо смотрел на проплывавшие за окнами все те же поля и перелески, на все так же неподвижно сидящих перестарков-детей и не смел поднять глаз на женщину-экскурсовода. Наконец до меня дошло, что это мое предположение никак не вяжется с их безразличием к нам. Ведь если им все равно, есть мы тут или нет, то откуда вдруг возьмется желание избавиться от нас? Желание — это уже не безразличие. И я решил сделать вид, что не понимаю намека. Если мы их не интересуем, то они-то нас очень даже интересуют. Сами, не способные ни о чем просить, они, похоже, не умеют отказывать в просьбах. Остановилась же эта гусеница, когда Пандия кинулась ей навстречу…

— Трудно поверить, что наша цивилизация ничем не может обогатить вашу, — завел я все ту же пластинку.

— Мы избегаем новой информации. Мы многократно убеждались, что новая информация — это лишь новое толкование давно известного…

— Новое — хорошо забытое старое, — подсказала Пандия.

— Нет ничего такого, чего бы мы не знали или не могли бы узнать при желании.

— А желаний нет, — снова вставила Пандия. — Какой уж тут интерес, если желаний нет.

— Желания отнимают время, — как ни в чем не бывало продолжала женщина. — Каждому из нас не хватает жизни на то, чтобы усвоить уже накопленные знания.