Что делать, Россия? - [22]

Да, ангел из-за этой бюрократии тоже не сможет, но и не надо. Пусть идет в гражданское общество, там двигает свои светлые идеи, и если они светлые, их подхватят, примут в виде закона, а потом чиновники его тупо исполнят.

Поэтому неважно, какой чиновник как человек придет в это государство. Оно заточено на то, что это винтик, который регламентирован со всех сторон. Этой же цели служит и пресловутое разделение властей, созданное для того, чтобы различные ведомства контролировали друг друга, мешали друг другу, делали все медленно и без риска, чтоб, не дай Бог, кто-то не смог что-то сделать быстро и много.

Государство должно вызывать ощущение вязкой жидкости, подобной гелю или глицерину, где все делается медленно и через силу, чтобы, не дай Бог, жулик, если сюда попал, не смог наворотить делов. Ведь главная опасность для государства в этой либеральной концепции – стать тоталитарным, то есть подчиненным воле одного, как стая рыб или косяк птиц. А вдруг этот один будет плохим или его власть испортит? И тогда государство ему не помешает, не станет для него сопротивляющейся средой, в которой он запутается, а наоборот, превратится в проводник его злой воли.

Теперь берем другой вариант. Изначально предполагается, что государство – не отстой нации, а ее сливки, элита, лучшие люди страны. Тогда они – источник инноваций, а также руководящая и направляющая сила. Каждый человек в таком государстве не винтик, а личность, и регламентировать его не нужно, наоборот, надо дать помочь ему раскрыть способность творить добро для всех. Как говорили греки, хорошим людям много законов не нужно.

Сразу исчезает проблема бюрократии. Ведь бюрократ в куче законов ловит рыбу в мутной воде, в них уже никто, кроме него, ничего не понимает. Именно так возникает почва для мелкой коррупции. В государстве элиты нет почвы для коррупции, потому что честный человек ею не занимается.

А если попадется нечестный? – возникает резонный вопрос. Отвечу. Везде действует самосбывающийся прогноз. Если мы изначально предполагаем, что каждый чиновник вор и дьявол, то в итоге, несмотря на рогатки и даже благодаря им, он и будет вор и дьявол. А в государстве, состоящем из элит, изначальная основа здоровая: в ней чиновник понимается как лучший человек, личность. И если уж он плохой, общество еще хуже. И самосбывающийся прогноз будет давать нам лучших людей именно потому, что государство будет требовать от них лучших качеств: творчества, ответственности, человечности.

Как сделать, чтобы в государство попадали действительно лучшие, элита? Только через систему образования и систему отбора, которая, кстати, и была в Древнем Китае.

Система образования вообще и система подготовки государственных служащих – это основа всего-всего в таком государстве и обществе. На нее надо тратить как на оборону. А вот в бюрократическом государстве система образования не нужна, оно ведь и так заточено на то, что на место чиновника в любой момент может прийти урод.

Принцип бюрократического государства: не воспитывай никого, но заботься о том, что когда придет урод, нужно, чтобы он принес меньше вреда, и давай каждому как можно меньше власти. Принцип элитного государства: воспитывай лучших и давай им полноту власти и простор решений, чтобы они могли проявить себя на благо всех.

Бюрократическое государство строится на неверии в добрую природу человека. А элитное наоборот. Надо нашему руководству определиться, что оно строит: государство-отстой или государство-сливки?

Насилие и идеология

Современные общества являются более идеологическими, чем все предшествующие. Для широких слоев российской общественности, утверждение звучит революционно. В самом деле идеология, начиная с перестройки, рассматривалась как принадлежность умирающего советского общества. Общество современное, демократическое якобы тем и отличается, что свободно от влияния идеологии. И вот пожалуйста, все возвращается на круги своя. Как тут не возопить, что новая российская власть и «кровавый гэбистский режим» восстанавливают советские порядки! Сейчас идеологию реабилитируют, скоро цензуру введут!

Вспомним, однако, историю проблемы. На протяжении веков и политики, и народ, и мыслители считали, что власть держится на насилии или угрозе такового. Спорили лишь о том, какое насилие легитимно, а какое – нет. В феодальных обществах, например, легитимным признавали насилие, освященное религией. Когда же религия сама утратила «легитимность» под напором просвещения, то легитимным стали признавать насилие, осуществляемое властью, избранной в соответствии с процедурами, соответствующими той или иной общественной теории. Различные идеалы общественного устройства предлагали философы-метафизики. Если раньше имелся один религиозный идеал, то сейчас идеалов может быть много, а значит, должны быть и специалисты по идеалам – идеологи.

Но уже в XVIII–XIX веках, в эпоху разгара научно-технической революции, теоретики позитивизма вроде Сен-Симона и Конта кричали, что кончилась эпоха мифов, религий и идеологии, а наступает эра научного знания, эра, в которой общество будет управляться в соответствии с научными законами. Кончится конкуренция идеалов, так же как в науке нет конкуренции и споров по поводу того, сколько будет дважды два. Единственной идеологией этого неидеологического будущего общества станет идеология прославления великих ученых и прогрессивных деятелей и борьба со средневековым, религиозным, мифологическим и идеологическим мракобесием.