«Что делать» и русский роман шестидесятых годов - [4]

Живое зерно психологизма Чернышевского-романиста и его "теории расчета выгод" заключается в необходимости этического творчества, предполагающего высокий уровень эмоциональной и интеллектуальной культуры человеческих отношений. Этическая теория романиста не может быть верно понята вне присущих ему особенностей психологизма, вне художественной природы интеллектуальной прозы Чернышевского вообще.

В этой связи необходимо еще одно уточнение. Распространено мнение, что Чернышевский развивает свои этические идеи именно в сфере личных - семейных и любовных - отношений вследствие цензурной невозможности раскрыть этику "новых людей" в их прямом общественном действии. Это не совсем так. Душевному опыту, накопленному в _личных_ привязанностях, Чернышевский отводил важнейшую роль в формировании _общественных_ чувств и стремлений: именно они подготавливают человека (биографически и исторически) к тому, чтобы общественные связи и стремления становились содержанием личного душевного мира.

Полюбив Лопухова, Вера Павловна "от мысли о себе, о своем милом, о своей любви перешла к мыслям, что всем людям надобно быть счастливыми и что надобно помогать этому скорее прийти. Это одно и натурально, одно и по-человечески...". Чернышевский считал это не особенностью его героев, но общим законом человеческой психологии. Пятнадцатью годами позднее в одном из писем к сыновьям он возвратился к мысли о значении непосредственно личных, в частности семейных, привязанностей как источника любви к человечеству, как условия развития человечности в людях: "Никто не может думать о миллионах, десятках, сотнях миллионов людей так хорошо, как следовало бы. И вы не в силах. Но все-таки часть разумных мыслей, внушенных вам любовью к вашему отцу, неизбежно расширяется и на множество, множество других людей. И хоть немножко переносятся эти мысли и на понятие "человек" - на всех, на всех людей Любя кого-нибудь честным чувством, мы больше, нежели было бы без того, любим и всех людей. Такова-то научная истина о всех честных и добрых личных чувствах: это чувства, имеющие непреодолимое свойство расширяться с любимого нами человека на всех людей.

И теперь не засмеемся ли мы, если нам попадется в какой-нибудь ученой книге глупость такого сорта: "семейная любовь - чувство узкое". Это совершенно не научная мысль, при научном анализе оказывающаяся бессмысленным сочетанием слов" (XV, 173).

По мысли Чернышевского, сила и глубина личных привязанностей необходимая школа, в которой только и может развиваться настоящая любовь к человечеству. Без опыта любви, без способности к личным привязанностям сама "любовь к человечеству" оказывается не действительной душевной силой, а чем-то умозрительным - пустой абстракцией, которая легко сочетается на практике с деспотизмом, бессердечностью, жестокостью. Не случайно в "Четвертом сне Веры Павловны" картинам социалистического будущего предпослан своеобразный очерк истории "очеловечения" любовных отношений между мужчиной и женщиной, которым в свое время так восхищались Меринг и Луначарский: по мысли Чернышевского, без исторического обогащения и роста душевной культуры, которая наиболее прямо и непосредственно сказывается именно в отношениях полов, невозможна и новая организация общества, свободная от эксплуатации и унижения человека человеком.

Вот почему семейно-психологический сюжет и является сквозным сюжетом романа; это вызвано не только внешними цензурными соображениями, но и существом замысла.

Противоречивость просветительского мировоззрения Чернышевского в его романе сказалась явственнее, чем в публицистике и критике. Некоторые слабые стороны романа связаны с непоследовательностью его концепции человека, с ограниченностью просветительского материализма. Это проявилось, например, в трактовке индивидуального своеобразия характеров, которое, по мысли Чернышевского, проявляется не в труде и не в наслаждении (это сферы, где действуют общие законы человеческой природы), а по преимуществу в способе отдыхать. Однако вопреки собственным рассуждениям Чернышевский показывает в романе характеры своих героев в их постоянном взаимодействии с социально-историческими обстоятельствами, так что "натура" выступает не только как нечто "заданное" природой, но как те природные задатки, которые развиваются или заглушаются в ходе жизни. В этом взаимодействии с условиями времени складывается человеческая индивидуальность, которая, таким образом, и формируется и проявляется отнюдь не только в сфере "отдыха".

Не вполне преодоленное метафизическое представление о "натуре", понятой как продукт природы, а не истории, все же сказывается в художественной ткани романа. Так, например, обязательным условием счастливой и прочной семьи оказывается полное тождество, совпадение индивидуальных склонностей - тех самых, которые проявляются в способе отдыхать. В этих звеньях сюжета возникают элементы иллюстративности и та несколько слащавая сентиментальность, которая снижает художественную убедительность изображения, в особенности в образе Веры Павловны.

К основному семейно-психологическому сюжету в романе "Что делать?" как бы "подключено" несколько более или менее развернутых подчиненных сюжетов. Мы имеем в виду не только историю продажи дочери "пошлому" жениху, по-своему вполне законченную, но составляющую лишь экспозицию и завязку сквозного сюжета. Есть несколько "вставных" сюжетов, написанных в форме, вполне традиционной для романа, - как отступления в прошлое персонажей. Такова, например, своеобразная новелла о Насте Крюковой и докторе Кирсанове - едва ли не начало того длительного резонанса, который вызвало некрасовское стихотворение "Когда из мрака заблужденья..." в русской повествовательной прозе.