Чтение Евангельских сказаний об обстоятельствах земной жизни Иисуса Христа, до вступления Его в открытое служение спасению рода человеческого - [10]

После сего Иоанн стал жить один. Распоряжение Промысла о жизни Иоанна чрезвычайно удивительно и премудро. В свое время Иоанн, как некий Ангел, явится из пустыни с проповедью покаяния, не имея никакого отношения к земным сродникам и знакомым, - он знал лишь одного Бога. Жизнь его была самой лучшей и убедительнейшей проповедью перемены жизни. Он был родственником Иисуса Христа по плоти, почему, живя в пустыне, разлучившись, так сказать, с Мессией от самой колыбели, Иоанн тем самым удалил всякое подозрение в пристрастии к Нему; ибо он не знал и не мог Его знать обыкновенным образом, а проповедовал о Нем по внушению Святаго Духа. Вот что говорит евангелист Лука об обстоятельствах, предшествовавших рождению Мессии.

7. Рождество Христово

Обратимся теперь к евангелисту Матфею. Он расскажет нам еще одно обстоятельство, предшествовавшее рождению Иисуса Христа. Об образе рождения хотя говорит он: еще, но мало касается оного, а более говорит об обстоятельствах, соприкосновенных сему событию. Образ рождения обстоятельнее излагает евангелист Лука. «Прежде даже не снитися има» (Мф. 1; 18). Должно помнить, что Мария жила еще в Своем доме. Это было в обычае у евреев, чтобы невеста жила еще несколько времени в Своем доме. В сие-то время Она совершила путешествие в нагорную страну Иудейскую к Елисавете, и там пребыла около трех месяцев, и самый плод, носимый Ею во чреве, теперь стал приметен ( «обретеся имущи во чреве» ) для взора Иосифова. Что же произвело в уме Иосифа такое «обретение» ? Оно для святого мужа должно быть крайне поразительно. Церковь хорошо поняла и выразила тогдашние чувства Иосифа: "Бурю внутрь имея помышлений сумнительных, целомудренный Иосиф смятеся". Подлинно, в душе его происходила сильная буря! С одной стороны, он был уверен в непорочности своей обручницы, знал данный Ею обет вечного девства, не знал другой девы, кроме Ее, более совершенной в чистоте. С другой стороны, в сей самой невесте он видел, или по крайней мере думал видеть, бракоокрадованную. Это была стрела, самая ядовитая и острая для его сердца. Без сомнения, он сто раз закрывал глаза, чтобы не видеть этого; сто раз хотел думать, что он обманывается, но каждый день приносил ему новое мучение, подтверждал с большей ясностью его подозрения. Прикрыть это великодушно значило нарушить закон, который говорил, что невеста не целомудренная без-честит дом, и держащий ее «безумен и нечестив» (Притч. 18; 23). Поступить по закону казалось слишком суровым и жестоким; «ибо в таком случае Марию следовало» бы побить комением (Втор. 22; 23-24). Но та же самая праведность закона удерживала от столь ужасного наказания. Она различала грехи минутной слабости и неведения (Втор.22;25). Посему те толковники, кои в слове «праведность» думают видеть только снисходительность, несправедливо уклоняются от прямого смысла, ибо в отношении к Деве Марии могла быть оказана не только снисходительность, но и праведность. Иосиф хочет стоять на середине. Он не захотел предать Ее суду, огласить, и хотел разойтись с Ней, только тайно. Это можно было делать у евреев, как по закону, так и по обычаю. Только разойтись можно было при свидетельстве двух или трех, но это все не то, что публичный развод. А нужно было отпустить невесту с разрешительной грамотой и разводным письмом (Втор. 24; 1), на котором должны были подписаться и свидетели. В сем письме могло быть не прописано, почему разводятся обрученные. Таким образом и хотел поступить и Иосиф, сберегая честь Марии. Но почему он не спросил Ее самой о причине Ее непраздности? Этого требовала и справедливость и необходимость. Вероятно, Иосиф щадил здесь чувства Марии. Дело видно, думал он, и без того. Она и Сама мучится чувством Своим: для чего же мне усугублять Ее мучения своими вопросами и расспросами? Но почему молчала Мария? Она не могла не видеть, как страдает Иосиф. Важные причины заставляли Ее говорить, и однако ж Она молчит. Но что бы Она сказала Иосифу? Объявить ли ему явление Ангела? Но сие явление так необычайно, что в Иосифе едва ли бы достало веры, чтобы он мог ему поверить. Притом, в сем молчании Марии выражается чрезвычайная Ее преданность в волю Божию. На Нее не было наложено молчание, как на Захарию, но Она Сама наложила его на Себя. Она говорила в сие время только с Богом в молитве, как и Давид говорит: «открый ко Господу путь твой, и уповай на Него, и Той сотворит: и изведет яко свет, правду твою и судьбу твою, яко полудне» (Пс. 36; 5). Она думала: Кто начал сие дело, Тот и окончит. Он вразумит Иосифа, если это нужно будет. Плод, находившийся в Ее чреве, более всего занимал Ее душу. Иосиф, как ни был близок к Ней, но теперь он был лицо еще постороннее. Как бы то ни было, молчание сие было не без великой тяжести для сердца Марии. Для чего же Промысл допустил такое затруднение? Для чего Иосиф не введен в тайну искупления? Для чего Он в душе Иосифа позволил зародиться такому тяжелому подозрению? Без сомнения, для блага же Иосифа и Марии. Мария, как выражается Церковь, должна была «взаимодать» от лица всего рода человеческого Иисусу Христу чистейшее человечество. Иосиф же долженствовал быть Его питателем, хранителем, и назваться, в некотором смысле, отцом. Все сие выражает плотское рождение; Мессии же надлежало прежде в душе Марии и Иосифа утвердить убеждение, что рождение духовное не может быть без особенных искушений и горестей. Неудивительно, что Промысл ставил таких святых людей в затруднительное положение. Он любит, так сказать, испытывать их таким образом. И какой сын царский согласился бы подвергнуться такому поношению, чтобы его мать подозревали в нечистоте и нецеломудрии? А Иисус Христос, Сын Царя Небесного, подвергается оному. Промысл часто оставляет Свои пути до известного времени не выразуменными для людей, и тем желает и людей научить самоотвержению. «Сия же ему помыслившу, се, Ангел Господень во снеявися ему» (Мф. 1; 20). Выражение краткое, но как много скрывает оно под собою! «Се, Ангел Господень во сне явися». Не стало естественных средств для вразумления Иосифа; Бог употребляет сверхъестественные, является Ангел. Но почему он не явился прежде? Он является, без сомнения уже тогда, когда собран плод с искушения; тогда как явление его прежде сего не только не могло быть полезно, но даже могло быть и вредно. Но Ангел мог и еще медлить своим явлением, потому что для Иосифа оставалось еще одно средство: разрешить свои недоумения в священных книгах, как Ангел и скажет ему. Но мысль Иосифа двоилась между двумя предметами: между невинностью Марии и тем, что Она - непраздна. Он мог думать, что Мария виновна, ибо непраздна; другой помысел ему говорил, что Она невинна, ибо Она - святой и непорочной жизни и дала Богу обет девства. Но еще один помысел должен говорить ему: Мария, хотя и непраздна, но Она в то же время и невинна. Но мысль его остановилась на первых двух недоумениях; но не помыслил он, что Мария зачала от Духа Святаго, хотя об этом и предсказано пророками Ветхого Завета. Сие предсказание долженствовало быть якорем для Иосифа в той буре сомнений, в которой он колебался. Иосиф, как муж благочестивый, должен был знать Ветхий Завет, и потому еще нужно было ему открыть свои недоумения Марии. «Ангел Господень» - какой? Прежде сказано, что Марии явился Гавриил, а здесь нет имени. Вероятно, это был Ангел какого-либо низшего разряда, ибо действует во сне. Почему не наяву, как являлся он Захарии и Марии. Низший ли это или высший род откровения? С некоторой стороны низший по отношению к чудесности: явиться наяву - чудесности более, чем во сне. Но ежели взять состояние того, кому дается откровение, то сей род откровения должно почесть высшим: ибо если человек удовольствуется откровением, данным ему во сне, то через это покажет больше веры, нежели когда потребовал бы явления в бодрственном состоянии. Святитель Златоуст замечает: "Сего ради явися Ангел во сне; яко Иосиф верен бе муж, не требоваше явления сего" (наяву). Душа Иосифа, чрезвычайно расположенная к Марии, имела нужду только в малейшем намеке, дабы обратиться в другую сторону. «Сыне Давидов». Кроме имени собственного «Иосиф», Ангел прибавляет еще: сыне «Давидов»; напоминание сие для Иосифа и радостно, и вместе горестно. Быть потомком царя Давида радостно. Но что такое был Иосиф? Простой древодел, и потому упоминание о его царском происхождении есть как бы упрек для него. Ангел хотел этим утешить Иосифа и вместе упрекнуть его, как бы так говоря: "Ты смущаешься - от сих событий; где же они должны исполниться, как не в твоем племени? От другого нельзя требовать веры, а от тебя можно требовать оной: ты должен вознестись к высоте пророчества". Так замечает о сем святитель „Златоуст: "Абие воспомяну еще Ангел Давида, от него же Христос хотяше быти". Ты смущаешься, - говорит он ему, - от собственных счастия и славы; вспомни о Давиде, и будь выше других по вере. Теперь наступило время исполниться обетованиям, наступило время чудес. «Не убойся». А чего бояться? Закона, запрещавшего держать невесту бракоокрадованную. Святитель Златоуст замечает: "Да не разгневит Бога, яко любодейцу име". «Прияти» - может быть значит приятие в мыслях, но вернее - принятие в дом свой, ибо Мария, вероятно, еще и по сие время не жила в доме Иосифа, а в Своем собственном. «Жены твоея». Святитель Златоуст говорит: "Рече же Ангел «жены», но так он бы не нарек Ее, если бы Она растленна была". «Рождшееся» (γεννηθεν) в ней. Младенец был еще во утробе; почему же Ангел говорит:» рождшееся» ? Об этом святитель Василий Великий и другие отцы Церкви думали, что тело Иисуса Христа образовалось во утробе матерней вдруг, но догадка сия кажется излишней. Известно, что аорист употребляется за какое угодно время; посемуγεννηθεν - «рождшееся» - можно в сем случае перевести «рождаемое». Но это можно согласить иначе. Ангел здесь имеет в виду Иосифа, а для него Отроча было уже «рождшееся» - в отношении к виновности или невиновности его невесты, которая сильно занимала его душу. «От Духа Свята». Для нас это теперь понятно, но в Ветхом Завете учение о Святом Духе было очень многим непонятно. Но Иосиф, верно, понял это: иначе Ангел объяснил бы ему мысль свою более. Значит, у Иосифа родилась такая же мысль, какая и у нас. Он мог разуметь о действии силы Божией. Ангел открывает здесь предмет с одной стороны. Ему надлежало бы сказать, что рожденное в Ней не от Нее, как мог думать Иосиф, а от Духа Святаго. Святитель Златоуст говорит: Ангел здесь открывает вину, показуя зачатие, да Иосиф не точию сумнения отбежит, но и убедится. «Родит же Сына, и наречеши имя Ему Иисус: Той бо спасет люди Своя от грех их» (Лк. 1; 21). Сказав, откуда плод, Ангел еще более раскрывает будущее. К чему это раскрытие? Частью для ободрения Иосифа, частью для доказательства своих слов. «Сына» - младенца мужеского пола, чего до времени рождения никто предузнать не может. «Иисус». Ты не только узнал тайну, но ты избран быть служителем сей тайны. Святитель Златоуст замечает: Ангел говорит ему: "Ты наречешь Ему имя, аще бо в рождении и ничтоже совершаеши, но дается ти положение имени Рожденному". Не говорит Ангел: «родится тебе»; ибо не Иосифу только принадлежало Отроча сие, а всей вселенной. Имя «Иисус» было употребляемо и в Ветхом Завете, и оное носили те, кои освобождали Израиль от бедствий, или побеждали врагов его (Чис. 18; 17). «Той бо спасет люди Своя от грех их»; показывается причина такого, а не другого имени. «Иегоисуа» или сокращенно «Иеисуа» значит «спасение Господне». Святитель Златоуст замечает: "Рече же ему: «люди Своя», а не весь род человеческий, да не устрашит слышавших. Что же тут было страшного для Иосифа? То, что Иудеи к сему не были приготовлены, и Промыслу много, так сказать, стоило тогда убедить в том самих даже апостолов. Народ Иудейский был очень груб; чем же было привязать его к Новому Завету и побудить исполнять заповеди Божий, если не такими обетованиями? Одними благословениями духовными нельзя было его удержать. Это - как бы скорлупа, в которой хранился Божественный плод. После скорлупа сия распалась и явился плод. "Разумне же слышащим, - говорит святитель Златоуст, - на языки назнаменова". Для чувственного человека обетования духовные грубеют, а для духовного - и чувственные как бы одуховляются. Такое толкование некоторые считают плодом воображения. Но филологическое и школьное толкование есть плод бедности собственного чувства толкователей. И для светских писателей, писавших с чувством, правила обыкновенной герминевтики недостаточны, -смысл всегда выше слова. Каждый же священный писатель есть член сонма других священных писателей и находится с ними в неразрывной духовной связи. Разуметь их по правилам герминевтики общей, значит, совершенно их обездушить. Священные писатели при толковании поступали не так. Апостол Павел, изъясняя, что такое Израиль, говорит, что истинный Израиль тот, кто живет как Авраам (Рим. 9; 6). «От грех их». Некоторые толкователи, пресмыкающиеся в пыли, и здесь хотят изъяснить по-своему. Что ближе разуметь здесь, как не грех? Но они хотят разуметь здесь зло физическое, как следствие греха; ибо слово «грех» и в Священном Писании часто означает "наказание" за грех. Причиной такого толкования служит их предвзятая мысль и произвольное умствование. Они боятся высоты Священного Писания. Вообще, у нынешних толковников заметна какая-то сухость, холодность, отпадение от жизни высшей -духовной; оттого и все их изъяснения как бы мертвы.