Чиж. Рожден, чтобы играть - [56]

По периметру комнаты были расставлены пять микрофонов. Чернецкий, лежа в постели, пел под акустическую гитару. Чиж подыгрывал ему на электрогитаре, стоя возле окна. В углу комнаты пристроился Михайленко с безладовым басом. Рядом манипулировал с ритм-боксом Сечкин. Весь звук шел через колонки от магнитофона «Юпитер», в который подключили инструменты. Неожиданно появившийся Евгений Варва[69] ("Кошмар") удачно поддул на губной гармошке.

Через два часа «Мазохизм» был записан. Даже в тех суровых условиях, когда отовсюду лезли шумы, качество звука на удивление вышло вполне приличным.

— Это по-настоящему хороший рок-н-ролльный альбом, — резюмирует Чиж, — когда человеку просто есть что сказать.

МАРТ 1991: "БУГИ-ХАРЬКОВ"

Давай начнем со второго куплета, а ты состыкуй.

— Сам состыкуй!

— От состыкуя слышу!..

(из диалогов со звукооператором на студии).

В феврале 1991-го горьковская «Ленсмена» поздравила на своих страницах земляка-эмигранта с юбилеем ("Чижу — тридцатник!"), а в апреле сообщила еще одну хорошую новость: на Украине готовится к выходу пластинка «Буги-Харьков», первая совместная работа Сергея Чигракова с "Разными людьми". Планировалось, что диск будет отпечатан тиражом в 50 тысяч.

С этим проектом помог старый знакомый, директор харьковского магазина «Мелодия». На совещании в штаб-квартире фирмы "Аудио-Украина"[70] он порекомендовал земляков своему руководству, и вскоре "Разных людей" пригласили в Киев, чтобы записать пластинку.

— Когда затеялась эта фишка, — вспоминает Чиж, — Сашка худо-бедно был живчик. Но когда пришла пора ехать, работать он уже не мог…

Неудачник — не тот, кому не выпал шанс. Настоящий неудачник — тот, кому шанс выпал, а он не сумел им воспользоваться. Исходя из этой концепции, коллектив решил, что для пластинки вполне хватит чижовских вещей. Преимущественно это были проверенные дзержинско-питерские хиты — "В старинном городе О.", "Хочу чаю", «Ассоль», "Глазами и душой", «Куры-гуси», "Моя Перестройка, мама", "Я не хочу", "Мне не хватает свободы". Новых песен было всего три — «Буги-Харьков», «Дорогуша» и "Предпоследняя политика".

Работу над пластинкой Чиж вспоминает по-разному. Впервые альбом целиком состоял из его песен, и ему нравилось работать над ним. Тем не менее вскоре он столкнулся с творческим диктатом. Сказалась сила привычки: все аранжировки в «РЛ», начиная с 1987-го года, делали Клим с Пашей. При этом каждый исходил из своего понимания того, "что такое хорошо и что такое плохо", и оба тянули друг друга в разные стороны. В этой жесткой борьбе рождались интересные обработки — настолько необычные, что делали группу, по общему мнению критиков, "яркой и самобытной".

С приходом Чижа дуэт аранжировщиков не стал полноправным трио. Тем более, что "скромный клавишник" не пытался лезть со своим уставом в чужой монастырь. Но даже слепой бы заметил, что эксперименты Паши и Клима превращаются порой в бесконечное новаторство без продуктивности.

— Репетируешь-репетируешь песню, — вспоминает Чиж, — всё хорошо, уже можно брать и записывать. И вдруг слышишь: "А теперь давайте-ка взорвём!..". Давайте про этот вариант забудем и начнем совершенно в другом ритме, в другом ключе и чуть ли не в другой тональности… Но так ведь можно взрывать до бесконечности!.. А суть, которая была изначально, она ушла. Когда слушаешь тот же Jethro Tull или Genesis, там всё звучит легко и логично. А у нас получался наш «совковый» арт-рок, который высосан из пальца…

Эта музыкальная «камасутра» продолжалась и во время работы над «Буги-Харьковом». Песня "Моя перестройка", например, была переделана до неузнаваемости: "Она просто как пластилин была, — говорит Чиж. — И в итоге первый вариант был самым кайфовым. Все остальные — просто говно".

Чиж не нашел в себе твердости, чтобы отстоять свои аранжировки: "Я лавировал, как мог. Музыкальными терминами сыпал: нет, ребята, давайте так не будем, потому что с точки зрения…". Но такая «деликатность» привела к тому, что он стал аккомпаниатором собственных песен (не самое лучшее амплуа для автора). Единственное, на чем он настоял — записать в своей версии «Дорогушу». Один из одиннадцати треков.

— А все остальные песни были пластилиновыми, — говорит Чиж. — "Чё вы там, парни, хотели? Хорошо, давайте!".

Впрочем, конфликт все равно случился. Но не с Пашей и Климом, а со студийным звукорежиссером.

— Стал я играть соло на аккордеоне в песне «Куры-гуси», — вспоминает Чиж, — и вдруг он заявляет, что тут должны быть, по его мнению, не такие ноты, а другие. Поначалу я был вежлив: "Нет, Володя, именно это я и хотел сыграть". Он: "Нет, эта нота здесь выпирает!". Ну, думаю, человек, наверное, врубается в то, что говорит. Начинаю общаться с ним на профессиональном языке: "Ну, она же разрешается счастливо, потому что эта нота повышенная, на третьей ступени…" — "Нет, я не могу это пропустить, потому что я должен под этим поставить свою подпись". Стоп, говорю, это моя песня, это я под ней ставлю свою подпись. К тебе вопрос один: хорошо ты записал или плохо. Он: "Нет, мне будет стыдно смотреть операторам в глаза". Видимо, своим знакомым, крутым киевским операторам… В общем, я психанул: "Ну меня на х**, забираю аккордеон, гитару и еду назад в Харьков. У него я писаться отказываюсь — напрочь, вообще и навсегда!..". Потом нас, правда, замирили.