Чиж. Рожден, чтобы играть - [5]

— Там уже спрятаться было не за кого. И я начал выполнять все домашние задания. И незаметно втянулся. Новую тему нам объясняют — мы ее тут же схватываем. Оставалась масса свободного времени. Наш преподаватель, Галина Яковлевна Бодрова (я ей на всю жизнь благодарен), успевала что-то проигрывать, объяснять сверх программы. Я влюбился во всякие полифонические штучки, начал «въезжать» в Баха. Помню, мы проходили по музыкальной литературе "Князя Игоря". И все эти гармонии, которые я никогда не слышал раньше — "Улетай на крыльях ветра" — это настолько мои мозги расширяло… Даже Моцарт не произвел на меня такого впечатления, как Бородин.

Хорошая теоретическая база, которую Чиж заложил в музучилище, в дальнейшем неоднократно его выручала. Но он никогда не проявлял высокомерия к тем, кто в силу разных причин не получил полноценного музыкального образования. Музыкантом Чиж готов признать любого, кто "может сыграть хотя бы гамму до мажор". Впрочем, сам он ненавидел разучивать гаммы и поэтому научился извлекать звуки на кнопках-басах гораздо раньше, чем правой рукой на клавишах. Первой песней, которая выходила за рамки обучения, была очень модная в то время "Червона рута", исполняемая молоденькой Софией Ротару, и — на басах — дворовый "Фантом".[6]

"Музыкалка" не помешала Чижу учиться в обычной школе на круглые пятерки. До тех пор, пока не ввели такие предметы как физика и химия. "Вот они-то меня и смутили. Ну не врубаюсь я в эти атомы-молекулы!.. Мне ставили троечку, потому что попробуй-ка поставь двойку — тебя самого потом в учительской сожрут, это лишняя мутота для педагога".

Чиж, конечно, не был пай-мальчиком. Ему не раз случалось получать от родителей ремня за мелкие шалости, вроде попыток втихаря покурить на чердаке или перерисовывание через копирку непристойных картинок. Но в сложный подростковый период именно музыка уберегла его от дружбы с «гопотой», а, возможно, и от «ходки» на зону.

В начале 1970-х в Дзержинске, как по всей стране, стали возникать агрессивные молодежные группировки (к середине 80-х их будет около тридцати).[7] Каждая гоп-команда имела свое название, обычно по ареалу обитания — «победовские», «октябрята», «тринага». Одни группировки дружили между собой, другие свирепо враждовали. Если шли глобальные войны, уличные банды объединялись с ближайшими соседями, образуя подобие индейских племенных союзов. "И большое значение имело, — рассказывал Чиж, — на какой улице ты живешь и за кого ты бегаешь. Не под кем, а за кого. Ибо каждый раз, когда, допустим, седьмой микрорайон собирался идти драться на девятый, собирались все. И отмазки не канали".

По вечерам под окошком квартиры бушевали нешуточные страсти: булькал портвейн из горла, слышались победные вопли, мат и девичий визг. Вскоре появились первые жертвы: убитые, изнасилованные и покалеченные. Кого-то увезли в колонию для малолеток.

"Стычек с гопниками я старался избегать, — вспоминал Чиж. — Ненавижу драться. Но приходилось. С кем? А разве поймешь, когда пятьдесят на пятьдесят. Ты вмазал, тебе вмазали… Как стадо бизонов бежали, и надо было в сторону отскочить, чтоб не затоптали. Мне гораздо интереснее было дома посидеть — пластинки послушать, по газетам постучать — барабанчики такие".

BEST FROM THE WEST: ТЛЕТВОРНОЕ ВЛИЯНИЕ ЗАПАДА

"Петька спрашивает Чапаева:

Василь Иваныч, ты за какую группу — за «Битлз» или за "Роллинг Стоунз"?

А Чапаев ему и отвечает:

Я, Петька, за ту, в которой Джон Ленин играет! (анекдот 1970-х).

"Иногда эти передачи, к сожалению, достигают своей цели. Наслушается их юный человек, еще на сформировавший своего мнения о жизни, и музыке в том числе, и заявляет: "Только рок-музыка достойна существовать, а все остальное надо выбросить на помойку…". Что это — все остальное? Наше народное наследие, классическая музыка и наши песни, с которыми отцы и деды воевали, поднимали страну из руин… Все это, значит, не то, а вот не слышал новую запись «Куин» — серость. Не знаешь новую группу «Каджагугу» — тупица. Человек приходит к духовной нищете. Такова, собственно, цель музыкальных программ западных радиостанций". (Из статьи "Барбаросса рок-н-ролла", "Комсомольская правда", 1984 г.)

По-настоящему Чиж «подсел» на битлов лет в четырнадцать. Сентиментальные детские ощущения были не в счет. Теперь он воспринимал их песни как начинающий музыкант. Ставшая навсегда любимой "Eleanor Rigby" зацепила его прежде всего своей мелодикой, не по-советски причудливой и трогательной. (Смысла текстов он по-прежнему не понимал, поскольку учил в школе немецкий язык: "Может, к счастью, потому что, как мне сказали, если бы ты битлов перевел когда-нибудь, просто охренел бы! Особенно ранних. Я придумывал свой перевод, про любовь").

Первым альбомом Beatles, который Чиж целиком прослушал у соседа на магнитофоне «Романтик», стал "Let It Be". Вот здесь-то и пригодилось знание сольфеджио: чтоб не забыть гармонии, Чиж решил записывать битловские песни на ноты. "На лето я уезжал в Москву к маминой сестре, тете Пане, у них был магнитофон. Я брал у приятеля бобину и там всё досконально записывал — все аранжировки, кто какую партию играет".