Читая «Лолиту» в Тегеране - [96]

27

Я раз за разом звонила в домофон, и снова мне никто не отвечал. Я отошла от двери и заглянула в окно его гостиной: шторы были задернуты, лишь кремовая тишь за стеклом. Мы договорились встретиться после обеда, а потом за мной должен был заехать Биджан и отвезти к подруге на обед. Я уже думала найти телефон и позвонить ему, когда появилась соседка с мешком фруктов, открыла дверь подъезда и с приветливой улыбкой меня впустила. Я поблагодарила ее и поднялась по лестнице. Дверь в его квартиру была открыта, но на мои звонки никто не ответил, и я вошла.

Квартира была в порядке, все стояло на своих местах: кресло-качалка, восточный коврик, аккуратно свернутые на столике сегодняшние газеты, прибранная кровать. Я переходила из комнаты в комнату и искала хоть какие-то приметы беспорядка, хоть какую-то причину, почему он нарушил договоренность. Дверь была открыта. Наверно, он куда-то вышел – за кофе или молоком – и оставил дверь открытой. Как еще объяснить его отсутствие? Что еще это может быть? Могли они прийти и его забрать? Могли увести его? Стоило мне об этом подумать, и я уже не могла думать ни о чем другом. Мысль мантрой повторялась в голове: они его забрали, они его забрали… Это была никакая не редкость – так поступали с другими. Однажды дверь в квартиру одного писателя обнаружили незапертой; друзья нашли на столе на кухне остатки его завтрака, растекшийся по тарелке яичный желток, кусочек тоста, масло, клубничное варенье, полупустой стакан чая. Все комнаты, казалось, кричали о том, что их покинули в процессе действия – в спальне кровать была не застелена, в кабинете по полу и большому мягкому креслу разбросаны стопки книг, на столе лежала открытая книга и очки. Через две недели выяснилось, что писателя увела на допрос тайная полиция. Эти допросы стали частью нашей повседневной жизни.

Но почему? Почему они его забрали? Он не участвовал в политической деятельности, не писал подстрекательские статьи. Друзей, правда, у него было много. Откуда мне было знать, что он втайне не принадлежал к какой-нибудь политической группировке, не был лидером подпольных партизан? Эта мысль казалась абсурдной, но любое объяснение было лучше никакого: я должна была узнать причину внезапной пропажи человека, для которого не было ничего важнее распорядка; на все встречи он являлся за пять минут. Я внезапно поняла, что эта педантичность была частью его образа, дорожкой из хлебных крошек, которая помогала нам сложить о нем представление.

Я подошла к телефону, стоявшему у дивана в гостиной. Может, позвонить его лучшему другу Резе? Но тогда тот тоже начнет беспокоиться; нет, лучше немного подождать, быть может, он вернется. А если придут они и обнаружат меня здесь? Да заткнись же ты, заткнись, велела я себе. Наберись терпения; он вернется в любую минуту. Я взглянула на часы. Он опаздывал всего на сорок пять минут. Всего? Я решила подождать еще полчаса и потом уже думать, что делать.

Я подошла к его книжным полкам и стала рассматривать ряды книг, расставленных по темам и по алфавиту. Взяла с полки роман, затем поставила на место. Взяла какую-то критику, но потом заметила «Четыре квартета» Элиота[81]. Да, пожалуй, то, что нужно. Я открыла книгу, как мы открывали Хафиза – закрыв глаза, задав вопросы и ткнув пальцем в случайное место. Книга открылась в середине стихотворения «Бёрнт Нортон», на строках: «В спокойной точке вращения мира / Ни сюда, ни отсюда / Ни плоть, ни бесплотность; в спокойной точке ритм, но не задержка и не движенье»[82].

Я захлопнула книгу, села на диван и ощутила страшную усталость.

Зазвонил телефон. Если это друг, он повесит трубку после третьего звонка. А если нет? Что если это он? Может, он оставил дверь открытой, позвонил мне домой и обнаружил, что меня нет дома, поэтому звонит сюда? Но почему он не оставил записку? Будь я на его месте, я бы забыла оставить записку, я, неорганизованная, но он – нет, он бы не забыл. А если ему было некогда ее написать, если он не смог ее написать? Если они пришли его забрать, вряд ли он сказал бы – подождите, мне надо написать записку подруге, чтобы вы потом могли прийти и за ней: дорогая Азар, извини, я не смог тебя дождаться. Оставайся на месте; скоро они заберут и тебя.

Я вдруг испугалась. Надо позвонить Резе, подумала я. Лучше уж ему позвонить, чем умереть от тревоги. Одна голова хорошо, а две лучше, и все такое прочее. Я позвонила Резе и объяснила ситуацию. Его голос меня успокоил, но, кажется, за его утешающими словами я расслышала внезапную панику. «Дай мне полчаса, я приеду», – сказал он.

Я повесила трубку и тотчас пожалела, что позвонила ему. Если должно случиться что-то плохое, зачем вовлекать в это еще одного человека? А если с волшебником все в порядке… Я вернулась к «Четырем квартетам» и на этот раз открыла книгу в самом начале, на строках, которые читала себе вслух, когда мы начали изучать Элиота в колледже:

Настоящее и прошедшее,

Вероятно, наступят в будущем,

Как будущее наступало в прошедшем.

Если время всегда настоящее,

Значит, время не отпускает.

Как же я упустила эту строчку про «время не отпускает», хотя столько раз читала стихотворение? Я начала читать вслух и ходить по комнате кругами: