Чистый разум - [14]

Радиомаяк, указывающий наше местонахождение, был включен. Вадим и об этом не забыл. Теперь комиссии, запеленговавшей нас в новой точке, придется изменить курс. И тут я вспомнил про «Сигнал» и «Затвор» станции, которые находились в нашем секторе и, естественно, должны были оказаться в активной зоне. Поскольку Чер имел пространственные разрывы, каждое его уплотнение было строго пронумеровано, объявлено сектором номер такой-то, а к сектору прикреплены две-три станции…

«Глыба» дрейфовала в спокойном пространстве, и я направился в радиорубку и вскрыл ее капитанским ключом. Мое сообщение на Базу было кратким: на «Глыбе» авария местного масштаба, которая в ближайшее время будет ликвидирована собственными силами, в связи с этим курс изменен; просим обратить внимание на положение дел у экипажей «Сигнала» и «Затвора». Передав в конце сообщения свою должность и фамилию, я закрыл радиорубку. С этим все.

Теперь надо было идти за Рыбаковым или Люкакиным, чтобы следили за курсом, и высвобождать команду, так как, по всей видимости, только я один находился под Таиным присмотром, остальные же были изолированы. Однако к Рыбакову идти не хотелось, с ним были связаны какие-то негативные эмоции, в причине которых я пока не мог разобраться, и я пошел вызволять Люкакина.

Хилый эмэнэс, распятый на кровати, как лягушка на столе препаратора, дергался и сипло ругался. Один глаз у него был крепко подбит. Вадим приторочил Вовку к ложу без всяких премудростей, но быстро и надежно, использовав для этого две простыни, связанные узлами под кроватью, так что ругайся — не ругайся, а без чужой помощи не обойтись.

— Жив? — спросил я, раздергивая тугие узлы и шипя от боли в правой пятерне.

— Гады, — сказал Люкакин. — Шутники казарменные. Козлы.

— Козлы, говоришь? А ты их вообще-то видел живьем?

— Наслышан, — мрачно ответил Люкакин.

— Иди умойся. Нет, брат, ты ошибаешься. Это были не козлы, это было много хуже.

Вовка на полдороге к ванной тормознул и с любопытством уставился на меня.

— А что было?

Нет, не мог я спокойно смотреть на его разноцветную физиономию и только махнул рукой. Он повиновался.

Пока мы шли в навигаторскую, я вкратце, не сгущая красок, но вполне доступно ввел его в курс. Вовка бледнел, хватался за синяк и все приговаривал:

«Ай-яй-яй»…

— Главное, чтобы космический топляк не продырявил днище, — сказал я напоследок и заторопился к Ильину, который мог не пережить этого внезапного натиска Чера.

А честно говоря, я просто чувствовал себя очень виноватым перед ним.

Аркадий Семенович, которого, понятное дело, никто не охранял, открыл глаза, как только я вошел, и неожиданно подмигнул. У меня отлегло от сердца. Конечно, он не выглядел прежним здоровяком, напротив — был неестественно желт, худ, небрит, да и его подмигивание могло оказаться маленькой хитростью умирающего, но, самое главное, он перенес эти события.

— Что, Толя, туго пришлось? — спросил он тихо.

О господи, он еще и говорит.

— К счастью, все обошлось, Аркадий Семенович. Может, вам лучше не разговаривать, а то, сами понимаете…

— Не беспокойся, это не больно.

— Что я могу для вас сделать?

— Ничего не надо, Толя. Как видишь, я всем обеспечен.

Система обеспечения Ильина состояла из множества трубочек, колбочек, наполненных разноцветными жидкостями, поршеньков, насосиков и небольшого серого ящика, утыканного индикаторами, — распорядителя системы. Все это жило хитроумной жизнью, в которую был включен организм Аркадия Семеновича.

— Много лишнего, но остроумно, — сказал он, проследив за моим взглядом. — Этот пацан напихал в меня столько информации, что устанешь переваривать. Утомительный процесс.

— Простите, какой пацан?

— Ты еще не знаешь? Извини, я с тобой на ты, но сейчас мне можно.

— Ну что вы, Аркадий Семенович. Мне даже приятно.

— Хм, приятно ему. Ну ладно. Дело в том, что наш сектор — это юное отпочкование Чера. Большая, кстати, редкость. Ведь Чер на грани увядания и в любой момент может потерять контроль над, м-м, связующей субстанцией, назовем ее так, которую мы воспринимаем как защитное поле. Это, грубо говоря, среда, в которой происходит перенос информации. У нас данную функцию выполняют нейроны. Весь фокус в том, что при любом прямом контакте с посторонним разумом Чер теряет часть этой субстанции. Это накладно. Попробуй-ка пошвыряйся нейронами. То есть, операции с информацией внутри замкнутой системы — обычный, естественный процесс, но как только происходит контакт с внешним раздражителем, часть энергии теряется безвозвратно. Ее накопление за счет космических излучений, информполей разумных цивилизаций и прочее, и прочее — ничтожно по сравнению с затратами при непосредственном общении. Поэтому Чер семь раз отмерит, прежде чем выйти на связь, и поэтому его так трудно обнаружить. А вот для его юного отпрыска это не так страшно, потому что он снабжен избыточной субстанцией. Но и он крайне не любит терять свои нейроны. В нашем случае ему на помощь пришли мощные усилители, образовавшие приличный двусторонний радиоканал, и он получил возможность подпитываться нашими знаниями, мыслями, эмоциями, то есть, что называется, подзаряжаться… — Аркадий Семенович внезапно умолк, потом улыбнулся. — Извини, Толя. Трудно сосредотачиваться, когда думаешь сразу о многом. Кроме того, формулировки Чера для меня не совсем еще ясны, поэтому на нашем языке они выглядят дубовато. Давай отложим разговор до следующего раза. Погоди. Передай на Базу, что Чер не опасен, но пусть прервут контакт до моего… выздоровления.