Чистое золото - [134]

Она поймала себя на том, что с нежностью думает о товарищах. Они стали близкими, нужными ей людьми. Ее беспокоит всегдашняя бледность Зины, беспечность Савельева, который то плохо обуется, то оденется слишком легко. А Димке ей всегда хочется подсунуть лишний кусок. Он ест очень много и редко бывает сыт.

Отдавая силы и помыслы работе, Тоня не переставала внимательно следить за ученьем Павла. Оказалось, что это не такое простое дело, как она думала первого сентября, когда договаривалась, с десятым классом. То Лена Баранова заболела — и у Павла прорыв по немецкому языку, то Володя Арыштаев занят школьной газетой и не может идти на урок, то Заварухину необходимо посетить физический кабинет и прослушать консультацию Федора Семеновича. Тоня старалась выкроить время, чтобы заняться с Павлом немецким, уговаривала Володю дать лишний урок истории и бежала вечером к Федору Семеновичу.

Однажды Митя Бытотов пришел к ней возмущенный:

— Тебе известно, что Китаева уже четыре урока пропустила?

— Как! — удивилась Тоня. — Значит, Павел две недели химией не занимался? Да что это с Олей? Больна?

— Здорова! Просто фокусничает. Я случайно узнал, что она на уроки опаздывает, сделал замечание, она и разобиделась. Я снимаю ее с преподавания, так и знай.

Тоня посмотрела на Бытотова и почему-то решила: нет, здесь что-то не так.

— Ладно, Митя, я сама у нее побываю.

В тот же вечер она отправилась к Оле. Та встретила ее приветливо, но после первых же слов об уроках разволновалась. Лицо ее покраснело, она косила на Тоню сердитыми черными глазами и говорила раздраженно:

— Митьке командовать нравится! Конечно, после того, что он мне наговорил, я заниматься не буду. Подумаешь, опоздала несколько раз! Павел не обижался, говорил, что ему со мной легко учиться. А если Бытотов, как с девчонкой, обращается, не стану больше в Белый Лог ходить. Назло Митьке не стану!

Она заплакала злыми слезами.

На следующий день Тоня напустилась на Заварухина:

— Что же ты мне ничего не говорил? Зачем Китаеву покрываешь? Мы снимаем ее с преподавания.

— И очень плохо сделаете! — Павел нахмурился. — Ольга девочка толковая. Правда, не очень аккуратно приходит, зато потом увлечется, сидит, времени не замечает. Митя, видно, через край хватил.

Он нашел кусок бумаги, свою рамку для письма и, старательно вывел:

«Оля, обиды по боку! Приходи, пожалуйста. Без тебя химия не пойдет. Павел».

— Разборчиво? Вот, передай ей. Не может быть, чтобы не пришла.

Получив записку, Китаева действительно в тот же день отправилась в Белый Лог, и не одна, а с Петром Петровичем, который проверил знания Заварухина и похвалил Олю.

Павел был доволен. Он знал, что Петр Петрович считает девушку своей лучшей ученицей и часто говорит: «Китаева — прирожденный химик».

После общего собрания Заварухин находился в особенном, приподнятом настроении. Он искренне гордился тем, что удалось переломить упрямство Иона. Кроме того, собрание снова повернуло жизнь Павла, и у него появились новые интересные дела.

Кирилл Слобожанин свое обещание сдержал, пришел и, несмотря на все предубеждение Заварухина против него, понравился Павлу. Они говорили о фронте, и Слобожанину, который сам три года воевал, Павел незаметно для себя рассказал и кое-какие эпизоды боевой жизни и как был контужен во время разведки и найден товарищами через два дня посиневшим, со слабым дыханием.

Слобожанин говорил с Павлом уважительно, кое о чем посоветовался. Быстрая речь его с бесконечными «слушай» и «верно?» была проста и убедительна. Несколько раз он сказал: «Я с тобой как с бывшим комсоргом говорю», «У тебя опыт работы с молодежью немалый». Все это Павлу льстило, а за предложение Слобожанина прочитать молодым рабочим несколько лекций он ухватился крепко. Кирилл обещал прислать ему литературу и опять не подвел. Бытотов принес нужные книги и понемногу начал читать их Павлу. Огорчало Заварухина только то, что бегло писать выпуклым шрифтом он еще не мог и составление конспекта приходилось откладывать.

Овладеть шрифтом оказалось нелегко. Павел уверял, что у него «неспособные пальцы», в них медленно развивается тонкость осязания. Но постепенно она развивалась, и Заварухин знал, что своего добьется. Чтобы скорее выучиться читать и писать, он не жалел времени и без стеснения обращался за помощью не только к Тоне, но и ко всем, кто его навещал.

А Тоню медленность обучения приводила в отчаяние. После дня, полного живой, нетерпеливой работы на гольце, после урока, во время которого Павел радовал ее интересными соображениями, ей тягостно было следить за тем, как он медленно читает букварь, и методично поправлять его: «Опять ошибся, Паша: это не пэ, а эм».

— Мучаю я тебя, Тоня, — сказал Павел однажды. — Стыдно лишний час тебя задерживать, да так хочется быстрей одолеть эту премудрость!

Он улыбнулся:

— Санька говорит, что пока я учу, он сам весь шрифт запомнил.

— Санька тебе наговорит! — отозвалась Тоня, у которой брайлевские значки никак не укладывались в голове.

— Не всегда он зря-то говорит, — лукаво ответил Павел.

Тоня продолжала часто препираться с Мавриным, и вообще он меньше считался с бригадиром, чем ей бы хотелось. Но работа двигалась вперед, и Маврин становился серьезнее. Зато мнения свои отстаивал попрежнему и, если Тоня не соглашалась, действовал через Заварухина. Тоня с удивлением слушала, как Павел убеждает ее в том, в чем накануне убеждал Маврин.