Чистое золото - [12]

— Подожди, Петя, — остановила его Тоня, — дай нам поговорить.

Когда недовольный Таштыпаев отошел, она взяла подругу за плечи:

— Ну, говори, что с тобой?

— Мама… Опять маме плохо. Вчера я пришла из школы вечером — у нее приступ. Всю ночь мучилась.

— Так ты и не спала, значит?

— Почти не спала. Да это пустяки. Только страшно мне очень. Главное, папа так теряется… уйдет в другую комнату, руками голову обхватит… Не могу!..

— А как сейчас?

— Сейчас ничего… успокоилась, заснула. Нинушин папа был, укол сделал.

— Трудно тебе, конечно. Только изо всех сил нужно держаться. Понимаешь?

— Я понимаю… Я, перед тем как сюда идти, слово себе дала не распускаться. А пришла — чувствую, не могу играть… Этот свет… веселье, все такие нарядные, счастливые…

— По-твоему, все, да? Больше ни у кого горя нет? — обиженно, совсем по-детски спросила Тоня и отвела глаза в сторону.

— Ах, нет, Тося, я не говорю про тебя. Я знаю… Но ты сильная.

— И ты будь сильной! — шопотом сказала Тоня, и потемневшие глаза ее засияли.

— Да! Если бы уметь!.. А мне кажется, будь я на твоем месте — потеряй я близкого друга… ну, хоть тебя… я бы ни есть, ни пить не стала, учиться бы не смогла…

— Полно, полно! Значит, ты только тогда человеком можешь быть, когда все благополучно? Ты сама еще себя не знаешь, если так говоришь.

Тоня помолчала и заговорила снова:

— Ты, может быть, думаешь: «Вот, мать больна, а я должна в забавах участвовать». Это не забава… это дело общественное. К вечеру вся школа готовилась, Надежда Георгиевна сколько сил положила. Нельзя срывать… Не думай, что я не понимаю. Только в жизни случается и хуже. Мы еще не испытали, но случается. А там, где фашисты были? Могло ведь так получиться, что мать больна, отец неизвестно где, и кругом враги… И самой тебе нужно больную оставить да на смертельно опасное дело идти…

Сабурова подошла неслышно, и девушки вздрогнули, когда она заговорила:

— Женя, приготовься. Тоня, пожелай успеха подруге и иди в зал. Сейчас начнем.

Надежда Георгиевна словно подвела черту под их разговором. В голосе, во взгляде ее была спокойная уверенность в том, что Женя будет играть, и сыграет хорошо, и что Тоня сказала подруге те слова, которые были нужны.

И кроткая Женя подчинилась этой уверенности. Она поднялась, готовая исполнить все, что от нее требуется.

Когда Тоня заняла свое место между Толей и Лизой, она была еще немного бледна, и лицо ее казалось суровым.

Так с ней часто случалось. От мысли, которая представлялась ей важной и правильной, она становилась строгой, молчаливой, будто решала какую-то трудную задачу.

Прозвенел звонок, сцену осветили, а в зале убавили свет, и Надежда Георгиевна появилась у рампы.

Она поздравила своих учеников с Новым годом, пожелала им удачи и назвала имена тех, кто в первом полугодии радовал своими успехами школу.

Услышав имя и фамилию Антонины Кулагиной, Толя покосился на свою соседку и увидел, как Тоня откровенно и ясно улыбнулась.

— С золотой медалью хочешь кончать? — спросил он тихонько.

— Если смогу, — прошептала Тоня.

Сабурова говорила о будущей учебе, о том, что выпускному классу надо особенно хорошо работать. Она была уверена, что ее ученики хорошо понимают, для каких больших дел готовит их школа, и не обманут доверия родины.

— Как вы думаете, почему ее все так любят? — спросил Толя, когда в зале уже громко хлопали, а Надежда Георгиевна, улыбаясь, неторопливо уходила со сцены.

— Ну и глупый вопрос! — отрезала Лиза, тряхнув тяжелыми кудрями. — Очень просто: потому, что она добрая.

— А что значит «добрая»? — возразил Анатолий. — Ведь когда ты урока не знаешь, она тебе тройку вместо двойки не поставит. И когда в классе себя плохо ведешь, тоже не спустит. Один раз мне так попало, что только держись… — Он улыбнулся своему воспоминанию и решительно сказал: — Нет, не в этом дело. Ее любят потому, что она нам доверяет.

— Ты умница, Анатолий! — живо обернулась к нему Тоня. — Даже когда она пробирает, недовольна — чувствуется, что на непорядочный, нечестный поступок не считает нас способными.

На сцену вышел Андрей Мохов, председатель драматического кружка, и объявил, что представлена будет комедия Фонвизина «Недоросль». Он назвал действующих лиц и, взглянув на свои ноги, замолчал. Андрейка был в подшитых валенках, и это портило ему настроение.

В зале послышались смешки. Мохов сокрушенно вздохнул и скомандовал:

— Давайте занавес!

Комедия была разучена назубок и шла без суфлера. Декорации писал секретарь комсомольской организации и лучший художник школы Илларион Рогальский. Розовые полосатые обои с веночками и стенные часы он изобразил превосходно. На сцене стояли знакомые всем бюро, круглый стол и кресла Надежды Георгиевны.

Лена Баранова, добродушная кругленькая девятиклассница оказалась очень хорошей Простаковой. Она яростно накидывалась на мужа и брата, защищая Митрофанушку. Коля Белов — Митрофан мешковато двигался, перед тем как сказать что-нибудь — слегка задумывался, а когда поворачивал к зрителям румяное недоумевающее лицо с высоко наведенными бровями, невозможно было не смеяться.

Вся тревога Тони за подругу пропала, едва Женя вышла на сцену. Сначала ее голос звучал неуверенно, но это было правдиво и хорошо: ведь Софья должна была бояться Простаковой. А когда появился величавый и справедливый Стародум, Софья совсем ободрилась и стала даже улыбаться.