Чистое небо - [2]
— Вы что?! Что вы наделали? — закричал Сергей на Чумака.
Афанасий Михайлович медленно провел пятерней по лицу и выпрямился:
— Вот и все. Теперь можешь спокойно налить воды. И себе. Несогласованных действий больше не будет.
Сергей как завороженный поднял с пола кружку, нацедил воду и подал Чумаку, а сам обхватил носик сифона губами и сделал несколько глотков, пока рот не переполнился углекислотой.
Перед ним в кресле сидел другой человек.
Цепкий, внимательный и ясный взгляд. Голос твердый, уверенный, будто не говорит, а командует. Спина выпрямилась, движения стали скупыми и точными.
Сергей отставил сифон и сел.
Только что вся ситуация казалась иною. Да, посторонний в Центральной само по себе ЧП, но дядько Панас выглядел таким безобидным, что в его появлении Сергей предполагал не умысел, а какую-то нелепицу, что-то вроде случайных блужданий спросонок или с похмелья по корпусам, безлюдным ночью. Конечно, нарушались серьезные — режим — инструкции, но в этом нарушении не предвиделась опасность; сами операторы и дежурные нарушают почти еженощно, самовольно разделяя смену на подхваты, и до сих пор ничего не происходило. Разве что пара необязательных нагоняев, когда начальство застукивало — и все.
Тем более, Острожко — сильнее, а Чумак безоружен, да и напарник явится меньше чем через час.
Теперь же Острожко, потрясенный внезапной переменой, воспринимал все иначе. В приходе Чумака стал очевиден умысел, и не мог Сергей не подумать, что попал в сложную ситуацию. Чумак явно играл, и пока что это была его игра, а действия Сергея, похоже, вполне укладывались в Чумакову тактику.
«Но в чем умысел?» — спросил себя Острожко.
— Теперь мы должны согласовывать наши поступки, — все тем же властным тоном сказал Афанасий Михайлович, — и не слишком уповай на то, что ты физически сильнее. Это далеко не все. Позвать на подмогу или охранников ты не можешь: меня за спиной оставлять нельзя. Я же не хочу избавляться от тебя. Наоборот. Значит, нужен консенсус, нужно координировать действия. Согласен?
— Что все это значит? — спросил Сергей.
Но Афанасий Михайлович пропустил его вопрос:
— У тебя пока что мало оснований мне доверять. У меня больше, но еще недостаточно. Пока. А нужно полное доверие — других отношений с совестью не бывает, нет?
— Да кто вы? — спросил Сергей.
— Ты же меня узнал. Чумак. Дядько Панас. Бывший диспетчер, бывший оператор стеллатора, бывший завхоз, бывший отец… — Чумак судорожно сглотнул, и на миг лицо приобрело недавнее, болезненное выражение; лицо, искаженное болью и непониманием, лицо полу-юродивого.
Показалось — и нет его: опять второй, решительный и властный. И в глазах — не муть, а убежденность. Чуть ли не чрезмерная… — но Сергей не успел довести до конца свою мысль, потому что Афанасий Михайлович заговорил вновь:
— И как понимаешь, я не диверсант и не террорист. Иначе ни к чему бы с тобой церемониться. Все необходимые переключения могу сделать сам. И сделал бы давно без твоей помощи. А тебя, чтобы не мешал… Это не сложно. Без шума. Но другого шанса не будет. Ты — подстраховка…
— Что вам нужно? — спросил Сергей.
Нет, он все еще не боялся.
Чумак вел себя в самом деле не как диверсант или террорист. Террористы сначала стреляли и бросали бомбы, а потом уже разговаривали. Или «давали показания». Опасность? Да, но скорее всего не личная.
Теперь Острожко вспомнил твердо: да, говорили, что завхоз дядько Панас прежде не был завхозом, а ушел из операторов по здоровью… Нет, была там какая-то история, семейная, что ли… А если был оператором… Квалификация не исчезает просто так. И оборудование изменилось не настолько, чтобы не разобраться самому. Значит, действительно Сергей нужен для чего-то иного…
— Чего я добиваюсь? — спросил Чумак и чуть прищурился, — теперь скажу… Вопрос по существу. Только сначала отвечу на предыдущий: кто я. Согласен?
Сергей утвердительно кивнул, вновь поражаясь перемене в непрошеном госте.
— Я — твой судья.
— Судья? Да мы едва знакомы. И какие основания…
Чумак резко перебил, почти выкрикнул, наклоняясь к Сергею:
— Ты убил мою дочь!
Мгновение звенящей тишины — и непрошеный, судорожный как всхлип короткий смех вырвался у Сергея. Он тут же зажал рот ладонью, несколько раз тряхнул головой, будто пытаясь разорвать сновидение, и ответил, ясно глядя в глаза:
— Да вы что, Афанасий Михайлович? У меня самого дочка! Что за шутки…
Но Чумак, похоже, не шутил. Если выражение его лица хоть что-то, кроме игры, означало, то был он строг и скорбен. Покачав головой, он произнес:
— Ты убил ее. Она скончалась на рассвете, в такой же час, за неделю до своего девятилетия…
«Он что, ума тронулся?» — спросил себя Острожко, и вдруг будто начал прозревать… И слова, и поведение, все эти неожиданные перемены в Чумаке укладывались в схему, в картину душевной болезни. В то, что мог себе представить Сергей — не врач и вообще человек достаточно далекий от медицины.
