Чистодел - [12]

Нет? Это еще почему? Ах, то была ошибка молодости, и судимость давно снята.

Тогда нет смысла расписывать в цветах и красках всю гамму чувств, охватывающих человека в, извините за выражение, сакральный момент расставания с родной исправительной системой. Скажу так: я должен был быть безбрежно счастлив. Но не был.

Десять дней назад я предстал перед светлыми очами хозяина зоны, заплывшими трудовым жирком. Только было открыл рот, чтобы представиться как положено, и тут…

– УДО тебе вышло, Зотов, – сообщил он, еще раз глянул в официальную бумагу с печатью, лежащую перед ним на столе, сморщил не очень-то высокий лоб и изрек: – Не въезжаю.

В отличие от гражданина начальника, я въехал во все и сразу. А потому загрустил. Да-да, именно так.

Дело в том, что в тот самый момент я находился именно там, где мне было надо, и не собирался менять место прописки еще по крайней мере полтора года. Даже слегка подсуетился, чтобы этого не произошло.

Шесть месяцев назад вышел ровно год с того дня, как я находился в местах не столь отдаленных. Треть от назначенного срока. В соответствии с нашим гуманным законодательством я имел полное право намекнуть Отчизне, что больше вести себя плохо не буду, и просить ее об условно-досрочном освобождении. Мне светило даже получить его, естественно, лишь в том случае, если бы я являлся примерным заключенным, твердо вставшим на путь исправления, полностью и глубоко раскаявшимся в том, что ранее содеял.

С этим-то у меня как раз полный порядок. Я раскаялся в совершенном правонарушении еще до того, как оно, собственно, произошло.

Проблемы в другом. Согласно закону для получения УДО необходимо наличие благодарностей от администрации и отсутствие взысканий. А вот с дисциплиной-то у меня как раз проблемы. За две недели до истечения трети срока я умудрился трижды опоздать на разного рода построения, нахамить контролеру и утерять казенные тапочки от кутюр, вернее, тайком утопить их в отрядном туалете сортирного типа.

Полгода спустя я опять со свистом пролетел мимо свободы. Сорвался, понимаешь, начистил рожу одному старательному отрядному стукачу и угодил на трое суток в штрафной изолятор.

Стоит ли говорить, что после всего этого условно-досрочный вопрос отпал напрочь? Теперь мне уж точно предстояло отбывать срок от звонка до звонка.

– Ни хрена не въезжаю, – повторил подполковник и на всякий случай вздохнул: – Ладно, Зотов, иди.

Я натянул на лицо блаженную улыбку идиота и пошел себе. Десять дней, оставшиеся до законного выхода на свободу, мне предстояло передвигаться танцующей походкой балеруна, громко смеяться без всякого повода, вслух строить планы на будущее, словом, безудержно радоваться счастью, привалившему нежданно-негаданно.

Будь моя воля, оставшиеся полтора года я проторчал бы именно здесь, благо устроился просто на зависть. Отбыл бы положенный срок и ушел отсюда куда подальше с чистой, как горные снега, совестью и спокойной душой. Всеми забытый, прямо как рэпер из девяностых. На фиг никому не нужный.

Не получилось. Мне вдруг дали свободу, о которой я как-то не удосужился попросить. А это значило, что план спрятаться и переждать возникшие проблемы внутри системы, казавшийся мне очень даже неплохим, с треском провалился. Разыскали-таки, волки позорные, и ждут, падлы рваные, за воротами родного ИТУ. Грустно.

Глава 8 Нас примут радостно у входа

Что ни говори, а первые минуты на воле – это нечто. Я покинул гостеприимное учреждение, в котором меня старательно пытались исправить созидательным трудом, комфортом, изысканным обществом и элитарной кухней. Прогулялся к кирпичной избушке остановки, развалившейся еще в прошлом веке, сбросил с плеча старенький рюкзак со всем, что сподобился нажить непосильным трудом, и присел рядышком на корточки. Не потому, что полюбил так сидеть за полтора года, а оттого, что скамейки внутри развалин не было. Выломали, сволочи такие, и унесли.

Присел я, значит, неторопливо закурил и принялся ждать того, что случится раньше: приезда автобуса или какого-нибудь сюрприза.

А не много ли, спросите, я о себе воображаю? Подумаешь, какой-то Зотов В. К., три года общего режима за хулиганку плюс легкий грабеж. Кому я, спрашивается, такой красивый и отважный, нужен?

Нужен, получатся. Да еще как. Потому что…

Побитая «восьмерка» цвета заката в джунглях вывернула с грунтовки, подкатила и остановилась. Водила, здоровенный красномордый мужик, перегнулся, распахнул правую переднюю дверцу и поманил меня пальчиком размером с парниковый огурец.

– Зотов, подь сюда.

Прапорщик Кузьмин, он же Кузя из моего отряда. Веселое пустоголовое трепло, пьяница, обжора, врун и хохотун. «Хороший парень, – обычно говорят люди о таких персонажах, а потом обязательно добавляют: – Но дерьмо редкостное».

– Что, начальник? – с корточек я встал, но шаг к машине сделал чисто символический.

– На волю, значит? – И как он только догадался?

– Уже на воле, – отозвался я.

– Падай. – Прапор хлопнул мясистой ладонью по сиденью. – Так и быть, подброшу до станции.

– Спасибо, как-нибудь сам.

– Сам будешь до вечера ждать, – сказал Кузя и как-то натужно улыбнулся. – Автобус-то два раза в день ходит.