Чисто убийственный бриллиант - [44]

Титус вздохнул, наблюдая, как отец и адвокат перебирают целые ящики каких-то бумаг, каждая из которых была помечена четко различимым гербом Борджиа. В пыльной тишине библиотеки пищеварительные процессы, происходившие в животе Титуса, проявляли себя неприлично громко. Титус пошарил глазами по комнате, отчаянно пытаясь задержать взгляд на чем-то более увлекательном, чем пара взрослых, перекладывающих груды бумаги с одного конца стола на другой. Внезапно его внимание привлекла знакомая мохнатая нога, высунувшаяся из-за полуоткрытой дверцы каминных часов.

«Уххх… опять эта отвратительная паучиха», — подумал он, наблюдая, как нога сгибается и разгибается, словно манящий палец…

Расстроенная тем, что Титус проигнорировал все ее попытки привлечь внимание, Тарантелла испустила отчаянное «чччч» и поползла ближе к свету. Для этого пришлось слегка передвинуть наперсток с бренди (предусмотрительно оставленный Мультитьюдиной в качестве послеоперационного обезболивающего), небольшую стопку миниатюрных книжечек в кожаных переплетах и зловещую груду окровавленных тряпок. Движения давались ей нелегко, рана болела, и к тому времени, как Тарантелла встретилась глазами с Титусом, она уже была в полном изнеможении. Паучиха увидела, что мальчик встал, зевнул и направился к камину. Выглянув из-за края дверки часов, Тарантелла поняла, что они здесь не одни, и вновь повалилась на свою больничную койку, опрокинув ненароком наперсток с бренди.

— Ауууккк! — взвыла она, почувствовав алкоголь на своей свежезашитой ране. — Ааааарх, ох, ауч, ох! — завизжала она и вылетела из часов в отчаянной попытке оказаться как можно дальше от источника своих мук.

— Аааарх, юрррх, нет! — завопил Титус, когда бьющаяся паучиха приземлилась ему на волосы и тут же изо всех сил вцепилась в них.

— Титус, бога ради, ты нам мешаешь. — Синьор Стрега-Борджиа поднял голову от возвышавшейся перед ним горы бумаг и со вздохом снял очки. — Что случилось?

Поскольку Титус стоял спиной к отцу, Лучано не мог разглядеть выражение его лица, что, впрочем, было к лучшему, поскольку Титус выглядел так, будто вот-вот лишится чувств от ужаса. В довершение обрушившегося на него кошмара, Тарантелла торопливо сбежала вниз по его лицу и теперь сжимала его губы всеми семью оставшимися ногами.

— Шшшш, — прошипела она. — Не ори. Просто придумай какой-нибудь предлог и вынеси меня отсюда. — Паучиха отпустила губы Титуса и упала за ворот его футболки.

— Угххх… аххх… мне надо… надо… надо в ванную, — выдавил из себя Титус. Он вылетел из библиотеки и понесся по коридору в семейную ванную, где, заперев за собой дверь, сорвал с себя футболку, скомкал ее вместе с Тарантеллой и схватил наконечник душа для самообороны.

— Ладно, ты, паучиха. Одно неверное движение, и я включаю душ на полную мощность, — сказал он, с трудом подавляя желание наступить на скомканную футболку. Тарантелла выползла на кафель пола и заморгала, глядя на возвышающегося перед ней Титуса и наконечник душа в его дрожащей руке.

— Послушай, мальчик, отложи этот шланг подальше. Поверь, находиться в такой телесной близости с тобой мне так же неприятно, как и тебе со мной… — Паучиха внезапно умолкла, заметив, что повязка на культе промокла от крови. — Ох, боженька, опять течет… Подай мне кусок туалетной бумаги, будь добр.

Титус нехотя отложил наконечник душа и наклонился, чтобы рассмотреть Тарантеллу.

— Ты истекаешь кровью, — прошептал он, бледнея. — Это я сделал? Черт… мне очень жаль. Я не хотел сделать тебе больно, я просто…

— Просто ты терпеть меня не можешь и желаешь, чтобы я сдохла, не правда ли? Ничего страшного, меня это не особенно задевает… Дай же мне что-нибудь, чтобы остановить кровь, пока я еще не совсем лишилась ее.

Титус оторвал длинную ленту туалетной бумаги и подал ее паучихе.

— Но что… что случилось? Как это я умудрился так сильно тебя ранить? О нет! Ты лишилась ноги. Мне, право, очень, очень…

— Заткнись, пожалуйста, — цыкнула Тарантелла и раздраженно ткнула ногой в небольшой холмик туалетной бумаги, который возвышался перед ней. — Что прикажешь мне делать со всем этим? Я просила всего лишь о перевязке.

— Прости. Мне так жаль. Мне правда…

— Ох, да прекрати же. Время поджимает, пойми. Перестань рассыпаться в извинениях, оторви маленький кусочек туалетной бумаги и внимательно выслушай меня, потому что это очень важно.

Пока Титус сооружал крошечную салфетку из четвертушки листка туалетной бумаги, складывая его так, чтобы он стал размером с ноготок на мизинчике Дэмп, Тарантелла рассказала своему невольному врачевателю о том, что ей удалось подслушать в гостевой ванной непосредственно перед тем, как сама она была атакована и искалечена.

— Ты шутишь? — ахнул Титус, роняя крошечный перевязочный пакет, отчего он вновь развернулся.

— Ох, господи. Неужели я похожа на шутницу? Может, ты полагаешь, что это бутафорская кровь? То есть я, конечно, слышала об актерских приемах, но отрывать собственную конечность с единственной целью добиться сценического жизнеподобия представляется мне поступком несколько… эксцентричным.

— Я не то имел в виду, — спохватился Титус. — Я хотел сказать, то, что Фьямма пыталась убить тебя, это ужасно, гнусно, ну… в общем, страшно. Все, что ты мне рассказала, — маска, вставные зубы, ноги… ее