Чины и деньги - [2]

Вот чему научился я с годами и вот что нашел я, преследуя создание моих дум! Суди же, какова была моя опытность и какова должна быть та, которая примирила меня с женщиною, которая осмыслила для меня и свет и жизнь, которая познакомила меня с обезумляющим счастьем! Но при мысли о ней все мешается, все кружится около меня - дам пройти этой буре воспоминаний и потом опять примусь рассказывать тебе как должно.

Когда я оставил вас, батюшку и тебя, спеша из старого нашего Уютова хлопотать в Москве по делу моего приятеля, я твердо намерен был возвратиться через несколько недель и посвятить вам все дни моего отпуска. Я хотел только удовлетворить давнишнее желание мое - посмотреть на древнюю столицу, куда до тех пор не заносила меня недвижная звезда моего жребия. Двойная занимательность манила меня к берегам Москвы-реки, но сильнейшею было побуждение священное: хотелось русскому сердцу подышать русской стариной, ее преданиями и воспоминаниями, ознаменованными славою, духом народным, беспредельною любовью к отечеству! Меня влекло неодолимое желание помолиться в соборах, где молилась Москва 12-го года; полюбоваться тем Кремлем, от которого не раз бегали и дикие толпы сынов Чингиса, и рати поляков; тем Кремлем, что был пределом всепоглощающего исполина, роковым камнем преткновения на пути завоевателя полувселенной; тем Кремлем, с оград которого ни один зубец не пал пред вражьим насилием! Меня порывало вступить в это сердце России, в город, переживший все события отечественной истории, бывший многовечным свидетелем всех ее переворотов. Мне хотелось отыскать, осмотреть последние развалины, оставшиеся среди воскреснувшей Москвы гордым памятником единственного в мире самоотвержения - этого добровольного пожара, который не имел примера и, верно, не будет иметь его в летописях мира. Надобны сердца и патриотизм - совершить такое дело, а у других народов остались только промышленность и расчет. Москвичи! вы зажгли свои домы, домы, где родились, где жило столько ваших предков, домы, где столько поколений оставили свои воспоминания, где таились и ваши собственные - вы принесли их в жертву за родину, и жертва ваша не осталась без мести. Кровавое зарево предсказало падение непобедимому, и не стало того, кого девятнадцатый век, глаголом порабощенной Германии, в страхе и трепете назвал der Mann des Schicksal's [Человеком судеб (нем.)].

Таковы были мои мысли на пути в Москву, и, сообщив их тебе, должен ли я еще упомянуть о вторичной причине моей поездки? Признаться ли, что моя память была полна рассказами наших гвардейцев о приветливой гостеприимности москвичей и миловидности москвитянок; что я желал иметь понятие по опыту о веселом житье залетной молодежи Петербурга на рубеже устаревшей и радушной Москвы?..

Не описываю тебе, каким пылким мечтателем подъезжал я к Белокаменной, каким взыскательным пилигримом озирался я на улицы и домы, едва проехав заставу и жаждая уже той старины, той оригинальности, которых ожидал. Не рассказываю и того, каким фанатиком средних веков проводил я дни и ночи в Кремле, в соборах, пред церковью Василия Блаженного, изящным произведением забытого теперь зодчества; все это - дело стороннее. Скажу только, что, когда я насмотрелся, находился, утолил свою душу, мне стало пусто и дико в местах, где я был одинок, как будто с неба упавший. Я переглядел все, что манило воображение, все, что привлекало душу, и наконец немая беседа с немыми камнями мне надоела.

Я вздумал обегать гульбища: все они были пусты. Сады и бульвары безмолвствовали, как будто приговоренные к торжественной тишине египетских развалин, а если кое-где и показывались на них два-три лица, то и они скорее напоминали египетских мумий в распещренных нарядах, чем свежие, молодые личики, отыскиваемые мною. Со вздохом вспомнил я наш шумный проспект, где ежедневно роятся разнообразные толпы, где каждое утро пир глазам, выставка тонких станов и стройных ножек.

Я бросился в театр - и нашел мрак, темнее осеннего, пару кресел, занятых почтенными фигурами с того света, и одну -полную ложу, где грызли орехи. Я высидел до конца спектакля, потому что спал непробудно. Наконец, досадуя на свои неудачи, я прибегнул к моему единственному знакомцу в городе, к рыжему немцу, содержателю гостиницы, где я остановился, и стал расспрашивать его: куда девались жители Москвы? Мой немец растолковал мне, что все они еще рассеяны по дачам и поместьям, что летом и осенью город почти пуст и что московская зима, пора жизни, движения, веселости, начинается не прежде поры снегов, около ноября.

А тогда кончался только сентябрь, и дожидаться ноября - значит потерять даром время отпуска. Я задумал о возврате к вам, окончил успешно порученное мне дело и с подорожною в кармане пошел в последний раз побродить по улицам.

Ты не можешь себе вообразить, что такое значит сиротство в пустыне большого города: это чувство самое тягостное, самое грустное; я испытал его вполне, провел несколько дней самых неприятных, а между тем мне было жаль покинуть Москву!

Я мечтал найти в ней что-то особенное, и неисполнившиеся мечты упали на душу, как обман. Мне не хотелось уезжать в этом расположении. Я был в каком-то ожидании и дорого бы дал, чтобы какое-нибудь обстоятельство вывело меня из него. Судьба на этот раз предупредила мое желание. Нечаянно встретил я моего доброго знакомого Л..., подобно мне заезжего из Петербурга и которого я никак не полагал найти так близко подле себя. После изъявлений взаимной радости пошли расспросы, тоже взаимные, и Л... объявил мне, что я могу поздравить его женихом. "Завтра моя свадьба, сказал, он мне, - женюсь на дочери богатейшего и счастливейшего откупщика; беру изрядную невесту и красивый мильон в придачу! Как видишь - недурно?" Я прежде поздравлял его с невестою - тут должен был поздравить с мильоном, который, казалось, несравненно более занимал Л... Он сообщил мне свои планы для будущего. "Долой мундир, поселюсь здесь, буду себе жить на воле да возить жену по балам и давать ей праздники!" - сказал он мне с довольным видом. Но вдруг он вспомнил, что прежде исполнения этих замыслов ему надлежало позаботиться об обстоятельстве, гораздо ближе предстоящем. Его невеста, желая блеснуть всеми средствами, настоятельно требовала, чтобы у него были на свадьбе два шафера, и один непременно гвардеец. Рассеянный жених не подумал заранее, как это сделать и, зная, что никого из его товарищей не было в Москве, находился теперь в крайнем затруднении. Услужливая судьба, которая решилась не отпускать меня в дорогу, свела его со мною; чтобы разом удовлетворить всему, Л... убедительно просил меня держать над ним венец и за троих танцевать на бале, который он намерен был дать через несколько дней.