Цхинвали в огне - [3]

– Может поленится, а может и нет. Местные менты все поголовно знают, что нас перед дальними выездами заставляют оружие сдавать, вот и наглеют… – не согласился майор, мысленно отметив, что "политкорректность по-русски" уже несколько веков другою не была. – Кстати, Саша, из той же оперы: слышал – с тбилисского телеграфа нам уже третий месяц по пять раз на дню шлют "грозные" требования передать им копии последних приказов и оперативных сводок? – Новоявленных гамсахурдиевских особистов работа… Борзость несусветная, но в первый раз они дежурную смену перепугали до полусмерти… Заявили, что имеют пофамильный список всех наших телеграфисток и знают их домашние адреса и назавтра, если те не выполнят их требования, вырежут целыми семьями.

– А Москва куда смотрит? – поинтересовался водитель.

Сан Саныч пожал плечами и сдвинул за спину пустую кобуру, мысленно отметив, что у грузинского старлея в его кобуре обретается отнюдь не носовой платок.

Судя по всему, водитель угадал ход его мыслей. Он сочувственно покосился на сидевшего рядом офицера, хмыкнул и завёл заглохший двигатель.

Тем временем тяжёлая машина с успевшими придти в себя в себя грузинами, набирая ход, прокатила мимо. Перед пассажирами УАЗика промелькнул тёмный запылённый борт с нанесёнными на нём тбилисскими номерами. Кузов "Урала" был буквально забит мебелью, какими-то тюками, коробками, свёрнутыми в рулоны коврами. Подпирали живописную кучу экспроприированного у осетин имущества дубовые остеклённые рамы. На рамах явственно различались следы их недавней установки – приставшие фрагменты штукатурки и оставшаяся от недавней побелки белоснежная кайма.

Майор и водитель, не сговариваясь, оглянулись, проводили взглядами задний борт "Урала". Борт украшало изображение знамени "свободной" Грузии – прямоугольное полотнище цвета кизиловых ягод с бело-черным квадратом в левом верхнем углу. Машину грузинских милиционеров несколько раз сильно тряхнуло на выбоинах, и, если бы не зацепленные за крючья грубые ворсистые верёвки, то укутанный в клетчатое одеяло телевизор и стоявшая рядом с ним компактная стиральная машинка вывалились бы на проезжую часть.

– "Эврика", товарищ майор... – проследив взгляд офицера, отметил водитель.

– Что, Саша?

– Машинка стиральная – "Эврика-3М". Полуавтомат… Родители такую перед самым моим призывом купили… Дорогая, но стирает хорошо. Дефицит. В Москву за ней ездили. Интересно, где осетины в блокированном Цхинвали такие машинки достают?

– Цхинвали, Саша, не всегда блокированным был. Думаю, они её в той же Москве добыли. Или во Владикавказе. Впрочем, где бы они её ни достали, – вздохнул офицер, – впрок оно не пошло… Который по счету большегруз с осетинским добром нам навстречу попался?

– Третий, товарищ майор!

– Третий… А я думал – беженцы…

Майор и солдат ещё раз взглянули вдогонку удалявшемуся "Уралу" и, не сговариваясь, сплюнули в медленно оседающую пыль.

– Поехали, Саша. От наших разговоров ничего не изменится, – вздохнул офицер и машинально хлопнул себя по шее. – Чёрт! Местные комары – натуральные звери!

Он осторожно развернул ладонь и недовольно скривился: раздавленный комар оставил на ней липкое пятно размером с трёхкопеечную монету. Майору очертания пятна напомнили неопрятную вишнёвую медузу – мерзость, она и должна выглядеть мерзко!

– Успел насосаться, – с досадой отметил майор и, украдкой сплюнув на руку, попытался оттереть с неё кровь. – Рубашку-то хоть не запачкал? – спросил он водителя и, оттянув ворот, развернулся к нему укушенным местом.

Солдат, на пару мгновений оторвавшись от дороги, бросил внимательный взгляд на шею офицера.

– Не беспокойтесь, Сан Саныч – всё в порядке! Только вот шею оттереть надо!

Майор хмыкнул, и запоздало вспомнил о новеньком носовом платке, уже около месяца невостребованно лежащем во внутреннем кармане кителя. Он достал его, расправил, поплевал на уголок и оттёр сначала шею, а затем и руки. Брезгливо встряхнув испачканную материю, свернул её образовавшимися пятнами вовнутрь и, покосившись на водителя, сунул в карман.

– Теперь как?

– Нормально, товарищ майор, порядок!

Заметив ироничный взгляд солдата, Сан Саныч, досадуя на самому себе непонятную неловкость, передёрнул плечами и отвернулся.

* * *

Попадавшиеся по дороге сёла майор и солдат проезжали молча. У закрытых дверей сельских магазинов, как правило, стояли немногочисленные молчаливые группы местных жителей. Их хмурые настороженные взгляды, доносившийся от закопчённых остовов недавно сожжённых осетинских домов запах гари – к особому оптимизму и разговорчивости не располагали.

Сожжённых домов было много...

Густо заросшие хвойными деревьями склоны сменились скалистым пролеском, но и он вскоре измельчал и сошёл на нет. На теснящих дорогу скальных выступах остались только отдельные одинокие деревья с обнаженными эрозией корнями. Освещённые солнцем, они стояли прямые и гордые, словно бессменные часовые не надеющейся на людское здравомыслие природы.

Четвертый ретранслятор, как и ожидалось, стоял на открывшемся за очередным серпантином пригорке. Начальник станции – молодой, аккуратный, чисто выбритый прапорщик – чётко доложил майору о состоянии дел. Майор поздоровался и выразил желание осмотреть объект.