Чингисхан. Книга 3. Солдаты неудачи - [2]

— Ключи?

— В сейфе где-то.

— Давай, Андрюха, давай, — тороплю я его.

Часы на стене показывают без трех минут девять. Если за офисом следят — а Хазар наверняка послал «шестерку» проверить меня — могут возникнуть вопросы, мол, что я так долго делал внутри, наедине с клиентом?

Лязгает дверца сейфа. Андрей выкладывает на стол деньги. Я таких никогда не видел — зеленоватые купюры с заключенным в овал портретом какого-то человека в парике. Доллары. Много, несколько сотен. Это — на реализацию родившегося только что плана.

— Черт, наличку в офисе всегда стараюсь держать по минимуму. Ладно, должно хватить. А, вот они, ключи. Артем, а если…

— Никаких «если». Все будет путем, Андрюха. Телефон я запомнил. Давай, бегом. И — удачи тебе.

— И тебе!

Он жмет мне руку, бежит к дальней стене, отпирает неприметную дверь и скрывается за ней. Я облегченно выдыхаю, достаю из сумки гранату, зажимаю скобу и выдергиваю чеку. Ну что, Артем Владимирович, поиграем в войнушку?

С порога кидаю гранату за спину и быстро поднимаюсь по лестнице. Во дворе несколько человек. Они далеко, у соседнего здания, стоят возле микроавтобуса, что-то обсуждают. На меня не смотрят. Успеваю сделать несколько шагов, поворачиваю за угол…

Взрыв! Подвальные окна разлетаются вдребезги, оттуда выметываются клубы пыли вперемешку с осколками и мусором. Перехожу на бег. Плохо, что люди во дворе видели меня. Или не видели? Впрочем, это уже не так важно.

Важно другое — как можно скорее покинуть этот район. Вылетаю на улицу, останавливаюсь, придаю лицу испуганное выражение. Таких, как я — удивленных, растерянных — тут много. Взрыв слышали все. Случайные прохожие озираются, переговариваются вполголоса. Над крышей двухэтажного дома, в котором был офис Гумилева, поднимается дым.

— Газ взорвался! — уверенно говорит мужчина с портфелем.

— Бомба, бомба, — щебечет стайка девушек поодаль.

— Милицию надо вызвать, — советует пожилая женщина.

На меня никто не обращает внимание.

Теперь надо приобрести одежду. Это важная часть нашего с Андреем плана. Шмотки, купленные на аванс Витька, «засвечены». Их надо будет сменить. Не сейчас, но скоро.

Мои познания о Москве-торговой ограничиваются парой магазинов да ГУМом. Чутье подсказывает — там ловить нечего. Что ж, судя по всему, сейчас в столице должно быть множество мест, где продают одежду. Поищем.

Выхожу на край тротуара, голосую. Останавливается плоская коричневая машина с зализанными формами. Я уже знаю — это новый-старый «Москвич». В семьдесят девятом таких еще не было, а сейчас, в девяносто четвертом, они уже считаются рухлядью.

— Куда едем? — интересуется хозяин «Москвича», толстый мужик в кожаной кепке.

— Где одежду можно купить не очень дорого?

— Ха! — на пухлом лице отображается тяжелый мыслительный процесс. Итогом его становится безапелляционное: — В Коньково лучше всего!

— Поехали, — я сажусь на пассажирское сидение.

— Так это… — и отчаянно выпучив глаза, он бухает: — Семьдесят долларов!

— Поехали! — я повышаю голос, давая понять, что деньги — не проблема. — В рублях возьмешь?

— По курсу три сто! — мужик краснеет, как помидор.

«Три-сто», надо же! Это при том, что сегодня за один доллар в обменниках просят три тысячи тридцать семь рублей! Вон вывеска, мимо проезжаем. Ни стыда у людей, ни совести. Одни доллары на уме.

Водила включает радио. Передают новости. Диктор скорбно сообщает, что появились новые факты в расследовании убийства Дмитрия Холодова.

— Во, — кивает хозяин «Москвича» на радио. — Дожили. Журналистов прямо на рабочем месте мочат. Верно я говорю?

Пожимаю плечами. Я не в курсе этой истории.

— Может, и правильно, что грохнули, — воодушевляется вдруг мой собеседник. — Не лезь, куда не надо! А полез — так получил. Верно я говорю?

Он меня раздражает, и я не особо подбираю выражения.

— Верно. Вернее некуда. Для хомяков особенно.

Недобро зыркнув, он умолкает. Едем дальше.

Путь в Коньково оказывается неблизким. Я догадываюсь, что есть рынки и поближе, чем эта ярмарка на юге Москвы. Толстомордый и тут меня облапошил. Чувствую, что начинаю злиться. Это плохо. Мне сейчас нельзя поддаваться эмоциям.

«Москвич» останавливается.

— Приехали, — сообщает мужик и выразительно смотрит на меня. С трудом подавляю в себе желание врезать ему по роже, сую двести тысяч.

— На.

— Э, мы ж на семьдесят баксов договаривались! — он, едва взглянув на деньги, с азартом начинает «выбивать» из меня свое, кровное: — Двести семнадцать должно быть!

Я кидаю на сиденье пачку купленных накануне импортных сигарет.

— На, сволочь. Тут больше.

— Э, я не курю!

— А мне без разницы.

Ярмарка «Коньково» оказывается обычной барахолкой, только очень большой. В огромном железном ангаре стоят железные прилавки, крашенные синей масляной краской. За прилавками тесными рядами — продавцы со товаром, по другую сторону — покупатели. Многоголосая перекличка первых со вторыми сливается в общий невыразительный гул. В воздухе витают, смешиваясь, запахи плохо выделанной кожи, табака, пота, духов, прогорклого жира, перегара и бог еще ведает чего. Повсюду громоздятся перетянутые полосами скотча клетчатые тюки с барахлом, высятся стойки с развешанными на них дубленками, пуховиками, куртками, свитерами, шапками, джинсами. Наверное, в мое время вот так должен был выглядеть рай в представлении покупателей магазина «Одежда».