Чей мальчишка? - [15]

Голову носит на плечах не для фуражки… Если б ему удалось тогда уломать старика, тот нынче, может, вышел бы в первые короли Рура. Сам Крупп здоровался бы нынче с Фоком за руку. Но упрямый старикашка стоял на своем. Твердил: лучше иметь бычка на веревочке, чем телушку где-то в чужом поле… Но ведь телушка-то каждый месяц приносила бы чистоган, а бычку ячмень подавай. Канючит теперь в письмах, лысый черт. Думает, легко отсюда вывезти. Сам фон Таубе промашки не даст. Уже приготовил два состава вагонов. Половину зерна для вермахта, а половину себе в Тюрингию будет отправлять…

Фок метнулся в мыслях опять к Ольховке.

И ригу, и амбары, и молотилку охраняли полицейские — целое отделение. Где же была охрана, когда поджигали?

Он не сомневался в том, что это был умышленный поджог. Правда, ольховский староста ничего толком не объяснил. Прискакал ночью без шапки, босой, лепечет что-то несуразное с перепугу. Однако тут и дураку ясно: не мог пожар случайно возникнуть сразу в трех местах.

Проклятые полицаи! Никакой дисциплины! Опять, видно, нажрались самогонки и пошли по сараям кур щупать. Нет, с такими негодяями приказ генерала не выполнишь.

Сейчас же надо вызвать этого каналью Шулепу. Он и сам небось после вчерашней попойки еще не очухался. Дармоед!

Комендант схватил трубку походного телефона, что стоял на подоконнике в кожаном чехле, но тут же положил ее обратно, вспомнил — начальник полиции еще ночью выехал с отрядом полицейских в Ольховку.

Уже полдень, а из Ольховки никаких вестей. Собрал ли Шулепа разворованное зерно? Надо срочно выслать взвод своих солдат. Пускай пойдут с обыском по дворам. Можно применить «прививки»…

Во второй половине дня неожиданно разведрилось. Подул с востока ветер, разорвал над Дручанском мокрый серый полог и раскидал по небу копнистые тучи. Под окнами комендатуры в прозрачных лужах заиграли солнечные блики.

После обеда Фок приказал завести автомобиль. Через две минуты лобастый «оппель» разбрызгивал солнце в лужах и фыркал, как нетерпеливый конь. Машина мчалась на станцию, к элеватору. Комендант почти каждый день наведывался сюда, к этому глыбистому зданию с крутой черепичной крышей, на которой всегда копошатся и ссорятся зевластые галки. Частые поездки к элеватору вызваны особыми причинами.

В первый же день своего приезда в Дручанск Фок обнаружил на элеваторе около трехсот тонн ячменя. Не успели русские увезти с собой на восток. Утаил эту находку от шефа, поставил к зернохранилищу усиленную охрану и стал ждать удобного случая, чтобы втихомолку отправить ячмень в Баварию. Легче всего объегорить генерала фон Таубе во время общей отправки зерна в Германию. Прицепит Фок свои вагоны к составу и — делу конец. Но общая отгрузка задерживается: старосты в окрестных деревнях никак не могут организовать молотьбу. А каждый день промедления грозит Фоку опасностью. Эта старая бестия фон Таубе может пронюхать.

Фок вошел в зернохранилище, поднялся по лестнице на верхний ярус, осмотрел закрома. Обшарил глазами потолок — подтеков нету. Сунул руку в ворох — сухое зерно, звонкое.

Он замкнул входную дверь, направился к порожним вагонам, что стояли поодаль от элеватора на запасных путях. Обошел оба состава, облюбовал под ячмень пока два пульмана. Вдоль платформы ходили патрули. Из окна станционного дома выглядывал начальник станции. У него тоже пока не было работы. Магистраль не действовала на этом участке: где-то под Осиповичами был взорван мост. Он спешно восстанавливался (Фок это знал из прежних секретных распоряжений и депеш), не сегодня-завтра пойдут воинские эшелоны с запада на фронт. О, скоро, скоро… Вчера совершенно секретно предупредили, чтобы пути в Дручанске были готовы принимать составы. А вагоны стоят порожние. Когда же они наполнятся зерном? Вызвать всех старост и предупредить последний раз!

На дороге замаячила вереница подвод. Обоз уже миновал переправу на Друти и медленно поднимался на бугор. Лошади едва тянули тяжелые возы. На них покрикивали, щелкали кнутами. Скрипели немазаные колеса. Где-то в конце обоза ржал жеребенок.

«Хлеб везут!» — воскликнул в мыслях Фок, увидев мешки на возах.

Подводы двигались к станции. Их было много. Фок сосчитал: тридцать семь. А вон еще три тащатся под бугром… Ого, сорок! Если каждый день пойдут такие обозы…

Впереди ехал на сером жеребце Залужный. Покачивался в скрипучем седле, то и дело оглядывался назад и что-то покрикивал.

Обоз сопровождали полицаи. Они шли пешком: человек двадцать в середине обоза, такая же группа — за последними подводами.

— Из Техтина хлебушек, господин комендант! — доложил Залужный на немецком языке, подъезжая к Фоку. — Для нужд германской армии. Куда прикажете? В элеватор или в вагоны? Зерно сухое, можно сразу в дорогу…

Фок приказал сгружать мешки в вагоны, а сам отвел в сторону Залужного и спросил:

— Где сушили столько зерна? Там не было дождя?

— Ну что вы, господин майор! В Техтине такая же проклятущая погода. Ведь он в восьми верстах… Но я ее обхитрил, окаянную! Приказал брать снопы по дворам. Сто штук на каждую печь. Срок — сутки. Суши, молоти и через сутки сдай мешок зерна.