Четыреста лет царского дома – триста лет романо-германского ига - [16]

Зависть — это свойство человеческого духа. Об этом писал ещё Шопенгауэр. В основном, люди завидуют чужому богатству. Но подлинную, неукротимую зависть, тщательно скрываемую, вызывают у заурядных людей высокие духовные и личностные качества индивидуума. Подобного порока лишены те, кого Шопенгауэр называл аристократами духа: они свободны от таких негативных эмоций потому, что им есть, чем гордиться в себе. Не бойся слова «гордость»! Оно хорошее. Несмотря на то, что церковь любит эксплуатировать это слово в искажённом смысле, то есть в смысле тщеславия. Мой любимый немецкий философ определял тщеславие так: желание внушить другим своё преимущество. Гордиться же человек должен своими личными достижениями, умениями, поступками. Если учёный не горд своими успехами — значит, он не создал ничего принципиально нового или важного. Творцы — как раз скромные, но гордые люди. Такие, как златокузнец Зенон в египетской повести Н. Лескова «Гора». Они могут и гору сдвинуть с места, и сделать то, что не под силу целому народу вместе с их властями и религиозными вождями, — не прося за подвиг ничего. А тщеславны те профессора и доценты, что создали свой «капитал» на обмане, подкупе власти или травле одарённых учёных, мешающих верхам строить свою «линию» управления (ведущей, как правило, в тупик).

Если врач не гордится собой (точнее, своими умениями в лечении пациентов), то он плохой врач. Таких «негордых» — большинство среди них, они же и первые завистники, недоброжелатели настоящего врача. И если бездарные (чтобы не сказать преступные) врачи, нарушающие клятву Гиппократа, узнают твоё мнение о них же, то и найдут способ отомстить. Даже добро нередко приходится делать украдкой, чтобы не давать повода обычным людям завидовать тебе. Если зависть прорвалась наружу, то месть не заставит себя долго ждать. Особенно опасна зависть, поражающая весь коллектив коллег: против толпы ещё никто не придумал противоядия. Разве что — быть никем и ничем.

В море тоже существуют такие отношения. Известно, что рядом с головой гигантских акул часто движутся маленькие рыбки-лоцманы, возможно даже, указывающие ей путь. И первые их никогда не пожирают, а, скорее, охраняют. Выдающийся писатель Джек Лондон, которым мы с братом с детства зачитывались, вот что написал о собачьем мире: «И как только он начал петь песни за главаря, он нашёл способ, не делая ничего, откармливаться».

Сопротивление толпы растёт вместе с ростом твоей значительности. Даже твоя бабушка, будучи профессором медицины, не сумела избежать зависти охотников до профессорского звания, тех, кому казаться важнее, чем быть. А тот нувориш, воссевший на бабушкин престол, не сумел и не сумеет создать ничего подлинно полезного: все силы он истратил на борьбу с истинным творцом.

Запомни и такое: истина тоже умеет мстить за себя!

Я сегодня горжусь собой за то, что превозмог страх и показал тебе не книжную, а личную дорогу в море. Пожалуй, основная сложность для обучающихся дайвингу — это ощущение неприятного давления в пазухах носа и ушах при погружении на 2–3 метра. Оно преодолевается попыткой продуть воздух через зажатый пальцами нос. А инструктор, который погружается с тобой, естественно, обеспечит надёжность кислородного оборудования и может вести тебя под водой за руку, как и было в моём случае. Теперь для меня открылся следующий этап подготовки — более осознанное чтение соответствующей литературы, чтобы самому разбираться в особенностях техники погружения с аквалангом.

4 мая 2013 г.

Подводный мир в районе погружения в Табе, за исключением кораллового, вопреки ожиданиями и обещаниям, предстал не таким уж и богатым. В основном, это небольшие рыбы-бабочки. А из крупных водоплавающих замечен был жёлтый каранкс в единственном числе, который поспешил удалиться. Жак Кусто называл эту особь свирепой. Пожалуй, и всё, что теперь поддаётся идентификации. Мне удалась подводная съёмка — аппарат был закреплён на плече инструктора — иначе я бы его потерял, и ты теперь можешь увидеть то же, что и я.

После события погружения купание на пляже у нашего отеля стало представляться пресным. Но стал плавать с маской и увидел кое-что интересное. В основном, это рыбы, похожие на речную сорогу, только желтоватые и поперечнополосатые, как ёрш; по размерам — от мальков до нашего леща. А однажды увидел противную крылатку с большими шипами (числом до 10), прозрачными плавниками и хвостом. Она не плавала, а парила в воде вниз головной частью. Потом эту рыбину увидел в нескольких экземплярах под мостками, уходившими с пляжа в море, и также в неподвижном состоянии. Видимо, они там постоянно пасутся. Бледноватая окраска была нанесена на теле, как у птицы рябчика. Эта страшная на вид рыба сильно отличалась по цвету от крылатки-зебры и красно-белой индийской крылатки, которые живут в Красном море.

Плавая с маской, заметил такой феномен стадного поведения у рыб, в основном мальков. Когда ты подплываешь к их косяку головой вперед (руки взад), то они почти не реагируют, будто твоих зубов и не боятся. Стоит слегка потянуться к ним рукой, как они тут же все одновременно изменяют курс на несколько десятков градусов — чтобы удалиться от тебя. Если делаешь резкое движение, то они мгновенно все ускользают от тебя в одном направлении, развернувшись на 180 градусов, без всякой видимой паники и метания из стороны в сторону. Нередко стайка из многих сотен или тысяч мальков делилась пополам и убегала в противоположные друг от друга стороны (если я заплывал в середину стада). Впервые я об этом читал у Кусто. Иначе увиденному мог бы и не придать значения. Кстати, он называл берега Красного моря негостеприимными — ещё бы, если всё побережье уставлено обожжёнными солнцем голыми горами.