Четыре жизни ивы - [15]
Выйдя из курильни, отец вспомнил о своём недостойном сыне, о наследнике, который ненавидел учиться и отказывался чтить предков. Им овладела ярость, и он бросился в павильон Древнего аромата.
Меня в то время учили вместе с братом, чтобы ему было легче и веселее. Моя горничная, слуга брата и мы с Чунь И каждый день после полудня приходили в этот прямоугольный, построенный каким-то забытым предком павильон. Его стены были голыми, мебель- простой и старой, чтобы учеников ничто не отвлекало от занятий. Кипарисы с узловатыми ветвями защищали павильон от солнца.
Мой брат ненавидел бездействие и потому терпеть не мог занятия. Блеющий голос старого наставника действовал на него усыпляюще. Иногда он развлекался, наблюдая за мухой. Стоя за окном, отец увидел, как брат вырывает страницы из лежавшей перед ним книги, жуёт их, скатывает в шарики и бросает в затылок слуге.
Отец вошёл, и все поднялись, приветствуя хозяина дома. Он сделал нам знак сесть, а брату приказал преклонить колени. Они смотрели друг другу в лицо.
— Читай «Славного предка», — приказал отец Чунь И.
— О, славный предок!
Вечны твои благодеяния!
Пусть твоя безграничная милость
Снизойдёт на всех нас!
Я наполнил сосуды живительной влагой:
Пусть исполнятся мои желания,
И вот, вот…
Чунь И залился краской, тщетно пытаясь вспомнить последние строки. Пот крупными каплями скатывался по его щекам. Он отёр лицо грязной ладонью, оставив на коже чёрные следы. Брат стоял на коленях, сгорбив спину, опустив голову, и смотрел в пол.
Внезапно я заметила, что он ухмыляется. Меня это так поразило, что я бросила умоляющий взгляд на отца и… увидела, что он тоже язвительно улыбается.
Отец приказал принести кнут.
Я уткнулась в книгу, но из-за щёлканья кнута и упорного молчания брата не могла разобрать ни единой буквы. Я вздрагивала и невольно считала удары, моля обитателей Неба сократить пытку.
Наконец отец обратился ко мне:
— Чунь Нин, возможно, ты прочтёшь мне «Славного предка»?
Братец неподвижно лежал на полу, и я было подумала отказаться, но мне не хватило духу соврать. Я прочла всё стихотворение целиком и ни разу не сбилась.
Тем же вечером брат подкараулил меня у обвитой глицинией беседки. Он крался следом в темноте, дождался, когда я осталась одна, долго молча смотрел мне в лицо — так взрослый мужчина взирает на своё отражение, на свою тень, на присосавшуюся к нему пиявку. Потом он с быстротой молнии схватил меня за запястье и принялся оскорблять, обзывая предательницей, трусихой, глупой девчонкой. Он обещал отомстить, грозился, что после смерти родителей получит надо мной власть и заставит страдать. Он топал ногами, брызгал слюной, махал кулаками. Сам того не ведая, братец подражал жестам нашего отца. Он был выше меня на голову. Я чувствовала страх и жалость. Ночь была ясной, и я пыталась считать гроздья глицинии. Грубость брата ранила меня. Я могла бы закричать, расцарапать ему лицо, убежать и всё рассказать отцу, но меня научили почитать старших и никогда не защищаться. Я была слишком мала и не знала, что имею право отвечать на оскорбление оскорблением. Я не понимала, что могу дать Чунь И отпор — он подавлял меня по праву старшинства.
Подобные сцены повторялись не один раз, потому что братец всё чаще позорил себя, а я оказывалась на высоте. Мне даже случалось чувствовать себя виноватой перед ним. Наш отец окончательно разуверился в способностях своего наследника и перенёс оставшуюся в нём каплю нежности на меня. Я читала ему стихи, а он слушал, закрыв глаза и улыбаясь уголками губ. Отец хвалил меня, ласкал, дарил подарки. Он продолжал свои опиумные медитации, но больше не проверял прилежание Чунь И. Дурное расположение духа нашего отца оборачивалось для братца суровым наказанием, и тот вымещал на мне злость и обиду: мои жалобные вздохи и слёзы приносили ему облегчение. Я не выдавала Чунь И, держа всё в себе. Жестокость отца была мне отвратительна, а грубость брата всего лишь огорчала. Мы с Чунь И были очень близки, хоть он и презирал меня и не допускал до себя. Отец был чужаком в нашем мире, ибо мы делили жизнь на двоих ещё до её начала.
Отец прослышал, что игра на цитре укрощает буйные характеры, смягчает нравы и превращает нечестивцев в верующих праведников. Он пригласил лучшего учителя из провинции Сычуань, чтобы тот наставил Чунь И на путь истинный. Старик не брал в обучение девочек, но я умолила Матушку похлопотать за меня. Поначалу на все наши старания инструмент отвечал скрипом и скрежетом. Батюшка купил для Чунь И старинную цитру, но братец очень быстро к ней охладел. Ему не хватало чувства ритма и усидчивости, его бранили за нерадивость и не позволяли предаваться праздным утехам. Книги нравились мне больше музыки, но я очень старалась, желая превзойти Чунь И. Я делала успехи, удивляя учителя музыкальной памятью и ловкостью пальцев. Вскоре я без ошибок играла разные песни, а цитра моего брата запиналась и фальшивила, в ней не было души.
Я не особо радовалась, мне просто нравилось во всём достигать совершенства. Музыка не трогала мою душу, но я любила слушать игру учителя, если тот уступал уговорам отца и услаждал наш слух после ужина. Учитель поднимал глаза к небу, желая убедиться, что луна светит достаточно ярко и освещает сад, и просил принести воды для омовения рук. Вино согревало его, смягчало душу и освобождало от строгости. Он садился под огромной сосной, где на столике его ждала цитра эпохи Тан. Учитель щипал струны, извлекая из них слабый, подобный шёпоту на ухо звук. Звуки текли, как ручеёк, что бежит между деревьями, взбирается на скалы и превращается в водопад. Цветы в нашем саду трепетали под дуновением ветра. Напев цитры летел над ними, усмиряя их волнение. Братец спал с открытым ртом. Всякий раз, когда начинала звучать музыка, его одолевал загадочный сон. Отец сидел, закрыв глаза, и размышлял о чем-то своём. Звук цитры приоткрыл невидимую дверь, и я вдруг стала различать едва слышные в ночи звуки: стрекот насекомых, шелест листьев, хлопанье крыльев. На меня надвигалась необъятность: колыхались степные травы, ржала лошадь, плескались волны, плавали в воде рыбы. Постепенно звуки затихали, рассеивались, как туман. Цитра пела всё тише, а следовавший за нею дух опускался в океанские глубины. Неразличимая музыка стала призраком, увлекающим нас в царство тьмы. Неожиданно она обернулась белым журавлём, расправила крылья и взлетела в тёмное небо, став неразличимой глазу точкой.
Девочкой она попала в геникей дворца китайского императора. Ум, энергия, необыкновенная сила духа привели наложницу на императорский трон. Роман посвящен жизни и правлению китайской императрицы из династии Тан (7 век н. э.). Она управляла Поднебесной долгие годы и стала первой женщиной, получившей разрешение на участие в высших культовых церемониях. В романе, написанном от лица героини, много места уделено сценам из жизни дворца и обычаям той далекой эпохи, подробно описаны нравы Запретного Города и его правителей.Французская писательница китайского происхождения Шань Са волшебным образом соединила восток и запад.
Париж, 2005 год. В доме с видом на Люксембургский сад снимает квартиру мужчина, похожий на голливудского киноактера, представитель американской фирмы. Этажом выше живет красавица китаянка. У них начинается роман. Возможно ли между ними искреннее чувство, если они не те, за кого себя выдают? И есть ли вообще место любви в политических играх, в которых эти двое всего лишь пешки?Шань Са девочкой уехала из Китая во Францию после событий на площади Тяньаньмынь и стала известной писательницей. В издательстве «Текст» вышли два ее романа — «Играющая в го» и «Врата Небесного спокойствия».
Новый роман Шань Са — это историческая сага-фантасмагория, в которой два главных действующих липа: реальная историческая личность Александр Македонский и созданная воображением писательницы Алестрия, бесстрашная воительница, девочка-дикарка, правившая племенем амазонок. Великому полководцу, покорившему всю Малую Азию, завоевавшему Персию и победившему царя Дария, недоставало только царицы ему под стать…
Китай. 4 июня 1989 года. Площадь Небесного спокойствия (Тяньаньмынь) в Пекине залита кровью восставших студентов. Лидер студенческого движения прелестная Аямэй, спасаясь от преследования, бежит в горы за тысячи километров от столицы. Молодой лейтенант Чжао получает приказ разыскать бунтарку. В ходе погони в руки преследователя попадает дневник Аямэй, он узнает о ее жизни, мечтах, трагической любви, и мало-помалу его фанатизм уступает место состраданию. Однако погоня завершена — в праздник Луны у развалин старинного храма во время свирепой бури солдаты Чжао настигают свою жертву…
«Играющая в го» в 2001 г. удостоена Гонкуровской премии французских лицеистов, а в Великобритании признана лучшей зарубежной книгой 2003 года.События романа развиваются в Маньчжурии 30-х гг. ХХ века. Японская армия завоевывает Китай. В древнем городе юная китаянка и японский самурай играют в го. В этой партии победы не будет. На последнем черно-белом пересечении любовь смыкается со смертью.***«Играющая в го» — это книга боли и любви. В России ее очень полюбили игроки в го, но эта игра (сложнее и интереснее шахмат) — только фон романа.
В небольшом городке на севере России цепочка из незначительных, вроде бы, событий приводит к планетарной катастрофе. От авторов бестселлера "Красный бубен".
Какова природа удовольствия? Стоит ли поддаваться страсти? Грешно ли наслаждаться пороком, и что есть добро, если все захватывающие и увлекательные вещи проходят по разряду зла? В исповеди «О моем падении» (1939) Марсель Жуандо размышлял о любви, которую общество считает предосудительной. Тогда он называл себя «грешником», но вскоре его взгляд на то, что приносит наслаждение, изменился. «Для меня зачастую нет разницы между людьми и деревьями. Нежнее, чем к фруктам, свисающим с ветвей, я отношусь лишь к тем, что раскачиваются над моим Желанием».
«Песчаный берег за Торресалинасом с многочисленными лодками, вытащенными на сушу, служил местом сборища для всего хуторского люда. Растянувшиеся на животе ребятишки играли в карты под тенью судов. Старики покуривали глиняные трубки привезенные из Алжира, и разговаривали о рыбной ловле или о чудных путешествиях, предпринимавшихся в прежние времена в Гибралтар или на берег Африки прежде, чем дьяволу взбрело в голову изобрести то, что называется табачною таможнею…
Отчаянное желание бывшего солдата из Уэльса Риза Гравенора найти сына, пропавшего в водовороте Второй мировой, приводит его во Францию. Париж лежит в руинах, кругом кровь, замешанная на страданиях тысяч людей. Вряд ли сын сумел выжить в этом аду… Но надежда вспыхивает с новой силой, когда помощь в поисках Ризу предлагает находчивая и храбрая Шарлотта. Захватывающая военная история о мужественных, сильных духом людях, готовых отдать жизнь во имя высоких идеалов и безграничной любви.
Что между ними общего? На первый взгляд ничего. Средневековую принцессу куда-то зачем-то везут, она оказывается в совсем ином мире, в Италии эпохи Возрождения и там встречается с… В середине XVIII века умница-вдова умело и со вкусом ведет дела издательского дома во французском провинциальном городке. Все у нее идет по хорошо продуманному плану и вдруг… Поляк-филолог, родившийся в Лондоне в конце XIX века, смотрит из окон своей римской квартиры на Авентинский холм и о чем-то мечтает. Потом с риском для жизни спускается с лестницы, выходит на улицу и тут… Три персонажа, три истории, три эпохи, разные страны; три стиля жизни, мыслей, чувств; три модуса повествования, свойственные этим странам и тем временам.
Герои романа выросли в провинции. Сегодня они — москвичи, утвердившиеся в многослойной жизни столицы. Дружбу их питает не только память о речке детства, об аллеях старинного городского сада в те времена, когда носили они брюки-клеш и парусиновые туфли обновляли зубной пастой, когда нервно готовились к конкурсам в московские вузы. Те конкурсы давно позади, сейчас друзья проходят изо дня в день гораздо более трудный конкурс. Напряженная деловая жизнь Москвы с ее индустриальной организацией труда, с ее духовными ценностями постоянно испытывает профессиональную ответственность героев, их гражданственность, которая невозможна без развитой человечности.