Четыре вечера с Владимиром Высоцким - [41]

И вбегал он абсолютно бледный, а потом опять, когда играл, становился очень красный, возбужденный, красные глаза… Опять выбегал, опять укол… И тогда было очень жарко в это лето, в 80-м году. Когда мы выходили на поклон, то почти выползали от усталости: мы же играем в чистой шерсти, ручная работа, очень толстые свитера, Володя раза три менял свой свитер за спектакль. Выползали от усталости, мокрые, и уже никто ничего не говорил, даже Володя…

Я как бы пошутила: «А слабо, ребятки, сыграть сейчас еще раз». И никто даже не откликнулся на эту шутку, так все устали. И только Володя вдруг так резко ко мне повернулся, он первый шел, а я за ним. «Слабо, говоришь, а давай…» Я говорю: «Нет, Володечка, давай двадцать седьмого, еще успеем». Но не успели…

И закончил он эту роль абсолютным философом. Мудрецом, с такой четкой ответственностью перед жизнью, перед людьми, перед неразрешимыми вопросами: «Быть или не быть?», которые ставит перед собой человек.

ГОРИЗОНТ

Чтоб не было следов — повсюду подмели.

Ругайте же меня, позорьте и трезвоньте!

Мой финиш — горизонт, а лента — край земли,

Я должен первым быть на горизонте!

Условия пари одобрили не все —

И руки разбивали неохотно.

Условье таково — чтоб ехать по шоссе,

И только по шоссе, бесповоротно.

Наматываю мили на кардан

И еду параллельно проводам,

Но то и дело тень перед мотором —

То черный кот, то кто-то в чем-то черном.

Я знаю — мне не раз в колеса палки ткнут,

Догадываюсь, в чем и как меня обманут.

Я знаю, где мой бег с ухмылкой пресекут

И где через дорогу трос натянут.

Но стрелки я топлю — на этих скоростях

Песчинка обретает силу пули, —

И я сжимаю руль до судорог в кистях —

Успеть, пока болты не затянули!

Наматываю мили на кардан

И еду вертикально к проводам,

Завинчивают гайки. Побыстрее! —

Не то поднимут трос, как раз где шея.

И плавится асфальт, протекторы кипят.

Под ложечкой сосет от близости развязки.

Я голой грудью рву натянутый канат.

Я жив! Снимите черные повязки.

Кто вынудил меня на жесткое пари —

Нечистоплотны в споре и расчетах.

Азарт меня пьянит, но, как ни говори,

Я торможу на скользких поворотах!

Наматываю мили на кардан

Назло канатам, тросам, проводам.

Вы только проигравших урезоньте,

Когда я появлюсь на горизонте!

Мой финиш — горизонт — по-прежнему далек.

Я ленту не порвал, но я покончил с тросом.

Канат не пересек мой шейный позвонок,

Но из кустов стреляют по колесам.

Меня ведь не рубли на гонку завели,

Меня просили: «Миг не проворонь ты! —

Узнай, а есть предел там, на краю Земли?

И можно ли раздвинуть горизонты?»

Наматываю мили на кардан

И пулю в скат влепить себе недам.

Но тормоза отказывают — кода!

Я горизонт промахиваю с хода.

ПЕСНЯ О СУДЬБЕ

Куда ни втисну душу я, куда себя ни дену,

За мною пес — Судьба моя, беспомощна, больна.

Я гнал ее каменьями, но жмется пес к колену,

Глядит — глаза навыкате, и с языка слюна.

Морока вше с нею:

Я оком тускнею,

Я ликом грустнею И чревом урчу,

Нутром коченею,

А горлом немею —

И жить не умею,

И петь не хочу.

Должно быть, старею?

Пойти к палачу—

Пусть вздернет на рею,

А я заплачу.

Я зарекался столько раз, что на Судьбу я плюну,

Но жаль ее, голодную, — ласкается, дрожит.

Я стал тогда из жалости подкармливать Фортуну, —

Она, когда насытится, — всегда подолгу спит.

Тогда я — гуляю,

Петляю, вихляю,

Я ваньку валяю,

И небо копчу,

Но пса охраняю —

Сам вою, сам лаю О чем пожелаю,

Когда захочу.

Нет, не постарею,

Пойду к палачу—

Пусть вздернет скорее,

А я приплачу.

Бывают дни — я голову в такое пекло всуну,

Что и Судьба попятится, испугана, бледна.

Я как-то влил стакан вина для храбрости в Фортуну,

С тех пор — ни дня без стакана. Еще ворчит она:

«Закуски — ни корки!»

Мол, я быв Нью-Йорке Ходила бы в норке,

Носила б парчу…

Я ноги — в опорки,

Судьбу — на закорки:

И в гору, и с горки Пьянчугу влачу.

Когда постарею,

Пойду к палачу—

Пусть вздернет на рею,

А я заплачу.

Однажды пере-перелил Судьбе я ненароком —

Пошла, родимая, вразнос и изменила лик:

Хамила, безобразила и обернулась Роком,

И, сзади прыгнув на меня, схватила за кадык.

Мне тяжко под нею, —

Гляди, — я синею,

Уже сатанею,

Кричу набегу:

«Не надо за шею!

Не надо за шею!!!

Не надо за шею!!! —

Я петь не смогу!»

Судьбу, коль сумею, Снесу к палачу—

Пусть вздернет на рею,

А я заплачу.

Вечер третий. Высоцкий в кино

Рязанов. Судьба Высоцкого в кинематографе кажется белее благополучной, нежели литературная. И действительно, он снялся в тридцати фильмах, ко многим кинолентам написал стихи и песни.

Однако у айсберга видна только десятая часть, а девять десятых глыбы прячется под водой. Так и жизнь Высоцкого в киноискусстве была отнюдь не гладкой, не ротной, совсем не преуспевающей. Было множество обид» оскорблений, запрещений. Конечно, фильмы помогли огромному количеству людей увидеть человека, который сочинял полюбившиеся песни, помогли оценить его актерское дарование, конечно, они способствовали его популярности… И все же, и все же, и все же…

(Съемка ТВ г. Таллинна, 1972 г.)

Высоцкий. Я в кино работаю уже одиннадцать лет, сыграл довольно много ролей.

Но я не люблю рассказывать о кинематографе, о том, как снимался. Ведь фильм — это дело режиссера. Режиссер делает кино.

Я просто покажу вам песню, написанную мною для фильма «Сыновья уходят в бой» режиссера Виктора Турова.