Четыре степени жестокости - [9]

Так вот как выглядит тюрьма глазами заключенного Я увидела достаточно. Смотреть комикс дальше не было желания. Меня не волновало, почему у Кроули могут возникнуть неприятности: то ли он кого-то обидел, то ли есть другие причины, но я решила, что глупо обращаться к смотрителю по такому пустяковому, ничего не значащему делу. Я повернулась к Джошу и постаралась говорить медленно, чтобы он хорошо меня понял.

— Давай поступим так: я притворюсь, что ты мне ничего не показывал, и постараюсь забыть о нашем разговоре. Этот комикс принадлежит не тебе, а Кроули. Мне кажется, ты переоценил свою с ним дружбу. Зэки не любят, когда другие заключенные копаются в их вещах. Если не хочешь выбросить его в сугроб, пока мы не вернулись в тюрьму, это твое дело. Если не желаешь порвать его в клочья и сжечь в туалете, тоже. Но не пытайся повесить на меня свои проблемы. Их и так было сегодня предостаточно. По твоей вине.

Джош пытался возразить, но затем понял, что упустил возможность, которую я совсем недавно, казалось, готова была ему предоставить. В моих глазах Джош снова перестал быть человеком. Превратился в обузу, которая к тому же шевелилась и болтала языком. Я должна следить за ним, толкать, говорить, что делать. Обязана действовать как автомат, без эмоций, и демонстрировать свое полное превосходство над ним.

Я вытащила телефон и набрала служебный номер Уоллеса, а когда он ответил, сообщила, что мы приехали. Я ждала, что он сопроводит нас и попытается прикрыть нашу незаконную вылазку, но Уоллес, судя по всему, был слишком усталым и раздраженным, и ему, похоже, ни до чего не было дела. Он велел мне отвести заключенного Риффа в камеру. Я не хотела делать это в одиночестве и спросила:

— Вы уверены, сэр?

— Да, — ответил Уоллес.

Я не стала спорить, чтобы избежать возможного дознания. Не хватало еще, чтобы ему стало известно о том, что Джош попросил меня остановиться на шоссе, что после этого я отвезла его в «Макдоналдс», а затем мы минут пятнадцать сидели на парковке и обсуждали комикс. Вместо этого я отключила трубку, выругалась и вернулась в машину. Джош сидел неподвижно. Он не хотел возвращаться в тюрьму. Пришлось подтолкнуть. У юноши не оставалось выбора, кроме как либо упасть, либо выйти. Он подчинился.

В комнате ожидания, слава Богу, никого не было. Мы позвонили, тяжелая дверь открылась, а потом захлопнулась за нами с таким глухим звуком, словно мы в вакууме.

За пультом управления сидел Бруно — старый надзиратель и скорее всего хороший знакомый Уоллеса.

Я сняла с Риффа оковы, провела его через рамку металлоискателя, а затем сама прошла через нее. Подобную процедуру проходят все сотрудники тюрьмы. Теперь я поняла, почему Уоллес был так спокоен — Бруно делал все, что ему говорили, и не задавал лишних вопросов.

— От тебя пахнет так, словно ты только что вышла из туалета ночного клуба, — сказал мне Бруно через решетку. За последние три смены он, наверное, впервые видел женщину и очень обрадовался этому факту.

— Бруно, ты не поверишь, если я расскажу, — ответила я.

— Как знать. — усмехнулся он. — У меня у самого дочь-подросток.

Мы оба рассмеялись, как будто это на самом деле смешно.

Я сняла с Джоша оковы и оставила цепи и браслеты у Бруно. Затем отвела Джоша в камеру. Пока мы шли к лазарету, он не проронил ни слова. Когда я заперла дверь его камеры, он сел на койку и опустил голову, его лицо было расслабленным и не выражало больше никаких эмоций. Я даже не попрощалась с ним.

Вместо этого я подошла к двери соседней камеры. Чтобы заглянуть в нее, требовалась некоторая сноровка. В двери каждой камеры лазарета находилась щель на уровне глаз. Безусловная роскошь дли всех, кто привык к жизни в общем блоке с его решетчатыми дверями и холодными каменными стенами. Я посветила фонариком внутрь и увидела Кроули, сидящего на унитазе со спущенными штанами. Он усмехнулся, заметив луч моего фонарика. Кроули, худой и костлявый, весь в татуировках, напоминал бывшего наркомана: темные затуманенные глаза, длинные сальные волосы, щетина на подбородке. Широкая перевязь вокруг груди поддерживала его правую руку в гипсе, которая торчала, как сучковатая ветвь дерева, а пальцы покоились на краю умывальника. Здоровой рукой он упирался в стену, словно комнату раскачивало, как корабль во время шторма.

— Вы как раз вовремя, — сказал он. — Я все думал, кто мне подотрет задницу.

Я ничего не ответила. Лишь отошла от камеры и направилась по коридору мимо камеры Джоша, не забывая светить фонариком в каждую дверь, словно делала обход. Большинство зэков спали, свернувшись калачиком, или лежали на спине и смотрели в потолок. Слабые, бесхарактерные, старые людишки.

Через три камеры от того помещения, где находился Джош, я увидела ужасную картину. Его звали Дональд Лори, но мы все называли его Жильцом. Его жирное, обрюзгшее тело полулежало на койке, он был оглушен снотворными. Вместо пальцев на его распухших ногах и руках остались только мягкие шишки, черты его лица были почти полностью стерты. Деформация началась снизу, с правой щеки, с того места, где когда-то была челюсть, затем она уничтожила небо, нос и разделила бороздой лоб на две неравные части. Он склонил голову набок и принюхивался, как слепой. Этот человек пытался совершить самоубийство, но ему не повезло. Пуля сыграла с ним злую шутку, так и не выполнив своей работы. Жилец был объектом для постоянных шуток и насмешек со стороны надзирателей, которые предлагали новичкам после обеда сделать обход в лазарете.