Четыре с половиной холостяка - [28]

Надя так никогда и не узнала, что я слышала их разговор с Бондаревым. Я жалела ее, и мне была понятна ее легкая зависть по отношению к нам с Валерой. Что касается меня, то я находилась в состоянии человека, выигравшего в любимой игре нашего времени «Пришлите три крышечки…» две стиральные машины, домашний кинотеатр и загородный особняк в Павловске, неподалеку от царского дворца, не говоря уже о красной кружке. Словом, если бы не история с Сонечкой, я была бы абсолютно счастлива. Поскольку многочисленные родственники Валеры продолжали, сменяя друг друга, нести вахту в его квартире, мы жили у меня. Его это немного смущало, а меня – нисколько. Но и его это переставало смущать, когда кончались ежедневно-ежевечерние заботы и наступало наше время.

Когда Сонечку выписали, я зашла к Альбинке в библиотеку, чтобы передать очередную порцию фруктов от Конькова. Вы не представляете, что за картину я там увидела! А увидела я вовсе не линялого Ромочку Дюбарева, а… Константина Ильича Конькова собственной персоной. И он, к вашему сведению, не книги брал на абонементе, а о чем-то мирно беседовал с Альбинкой у окна, практически за занавесочкой.

– Ну и как это называется? – спросила я, шмякнув пакет с цитрусовыми на стул возле них.

Коньков смутился, но не слишком. Я-то на его месте просто провалилась бы сквозь землю!

– Знакомься, Альбина, – зловещим тоном начала я, неучтиво ткнув в Константина Ильича пальцем. – Это папаша Даниила Конькова и… – кивнула я на пакет, – фруктоносец к тому же.

Я думала, что они оба заахают, заохают: «Как же так?» да «Что же это такое?» Ничуть не бывало! Альбинка качнула моими же руками выкрашенными баклажановыми кудрями и томно так прогундосила:

– Я знаю, Наташа.

– И до сих пор не выцарапала ему глазенки? – удивилась я.

А они оба как-то противненько улыбнулись.

– Отлично! – подытожила я. – Вы тут чирикаете у окна, а я почему-то таскаю фрукты. Я к вам, гражданин Коньков, не нанималась, сами бы могли приволочь. Я все-таки женщина!

Я еще долго могла бы продолжать в том же духе, если бы Константин Ильич не улыбнулся обезоруживающе и очень по-доброму.

– Понимаете, Наталья Львовна, я только сейчас во всем признался Альбине Александровне, – сказал он. – Конечно же, вам больше не придется ничего носить.

– И на том спасибо, – буркнула я, все еще не понимая, почему Альбинка хотя бы не плюнет ему в лицо.

Коньков слегка поклонился, как гусар на балу, и пошел продолжать отвечать за вверенное ему электричество. Я в полном недоумении уставилась на Альбинку.

– Ты сколько у нас не была? – усмехнувшись, спросила она.

– Я-то? Ну… дня… четыре…

– Ты не была у нас целых полторы недели, – сказала она.

– Да ну?! – не поверила я.

– Точно. Но я не в обиде. Я же вижу, как ты на пару с нестандартным мужчиной идешь домой, ничего и никого не замечая вокруг. Он, правда, несколько утратил свою нестандартность. Ты что, Наташа, по-настоящему влюбилась?

– Я-то? – переспросила я, чтобы потянуть время.

Влюбилась? Ответа на этот вопрос я не знала. Мы с Валерой явно находились в состоянии угара. Любовь ли это? Может быть, угар пройдет, пелена спадет, и я опять увижу перед собой вместо желанного мужчины патлатого мужика в лисьих штанах? Или он вдруг заметит, что на самом деле никакая я не нежная Наточка, а тетка, которой очень хорошо за тридцать.

Хотя я в пьяном безобразии и рассказывала Слону о своей любви к Беспрозванных, но в трезвом виде, пожалуй, не стала бы торопиться употреблять слова, из-за которых потом можно долго и безутешно лить слезы. Я решительно тряхнула головой и сказала:

– Об этом рано пока говорить, – и поспешно перевела разговор на другую тему: – Неужели я так давно у вас не была? Как Сонечка?

– Представь, отлично! – разулыбалась Альбинка.

– Отлично? – усомнилась я. – И это после всего, что ей пришлось пережить? Или молодость такая незлопамятная?

– Это не молодость. Это Даниил.

– Даниил? Что Даниил? Что он еще отчебучил?

– Представь, он пришел к нам домой.

– И что? Они выясняли отношения?

– Нет, он пришел извиняться и вообще…

– Что еще за «вообще»? – рассердилась я. – И как можно в подобной ситуации извиняться. Он же не на ногу ей в трамвае наступил!

– Наташ, я потом тебе все расскажу, честное слово. – Альбинка сделала жалостливое лицо. – А то меня заведующая сейчас пристрелит – я уже битый час торчу тут у окна. Посмотри, как воинственно острится ее нос!

Я осторожно скосила глаза на стойку, за которой, как обычно, восседала заведующая библиотекой. Нос ее не просто острился. Он был вытянут в сторону Альбинки дулом двустволки, и две дырочки ноздрей старательно прицеливались.

Разумеется, после работы, трогательно расцеловавшись с Валерой в нашем «еврогардеробе», я понеслась к Дюбаревым. Там я застала настолько пасторальную картинку, что хоть рисуй ее на чашках, чайниках и молочниках парадного дворцового сервиза на девяносто шесть персон. Представьте: на огромном подоконнике старого питерского дома в обрамлении тюлевых занавесочек, обнявшись, сидели белокурая пастушка и черноволосый, черноглазый пастушок. Догадываетесь, кто это были? Вы правы! Прозрачная бледная Сонечка и яркий, жгучий Даниил.