Четыре направления - четыре ветра - [69]

— Что это? — спросил я.

— Рыбная мука. — Он открыл пакет, сунул его мне под нос и рассмеялся, заметив мою гримасу недоумения. Он положил пакет, обернутый бумагой, в ямку, засыпал ее землей, а сверху полил водой из своей bota.

— В чем здесь смысл?

— Смысл!.. — Он присел на корточки, и лицо его засияло улыбкой. Куда делась усталость. Казалось, лицу его возвращается Жизнь, здоровье и характер. Он наклонился вперед и похлопал меня ладонью по колену. Он радовался тому, что мы снова вместе.

— Смысл, мой друг, в том, чтобы дать что-то взамен.

— Взамен за что?

— Вы знаете или, по меньшей мере, уже подозреваете, что у растений, как и у зверей, есть душа. Когда вы используете растение для священных целей, вы общаетесь с его душой. Это общение становится для вас единственным, неповторимым. Ночью я попросил дух Сан Педро помочь мне вызвать мою силу, чтобы я смог позаботиться о старом друге. Я отдаю эту рыбную муку в знак благодарности. Всегда следует что-то оставлять: спрятать кристалл среди Природы, посадить растение, зарыть монету на перекрестке или просто отдать что-то как ответный дар за то, что ты сам получил. Рыбную муку производят на побережье, это очень хорошее удобрение.

— Вы принимали Сан Педро ночью?

— Очень немного, буквально гомеопатическую дозу. — Он стоя вдыхал полной грудью высокогорный воздух. — Мои легкие очищаются. Пойдемте.

Я предполагал, что мы придем в селение, но незадолго перед сумерками мы поднялись на вершину холма и увидели сосновую рощицу, а перед ней casita и невысокую каменную ограду, образующую загон для коз и кур. Позади дома разгуливали два осла; мальчишка-индеец стаскивал седло со спины старой лошади.

Антонио попросил меня подождать и спустился с холма; я видел, как он вошел в дом. У меня возникли сомнения относительно моей здесь уместности. Несколько раз кто-то выходил во двор и возвращался в дом. Кто эти люди? Много ли их?

Это были друзья. Студенты, знахари, шаманы, подлинная семья El Viejo, они заполняли всю комнату, сидели на стульях и табуретках вокруг его кресла-качалки, расположенного в центре. Единственная его кровная родственница, внучка лет пятидесяти пяти, подавала гостям кунжутные лепешки.

Большинству из них, как и Антонио, было за шестьдесят. Индейцы. Шесть женщин и четверо мужчин. El Viejo, старый ссохшийся от возраста шаман, сидел в кресле-качалке. Он был укрыт ярким индейским одеялом. Необычно крупные руки в коричневых пятнах, на пальцах длинные ногти. Тонкий крючковатый нос, казалось, начинался высоко на лбу, также высоком и покато переходившем в лысину. Длинные седые волосы над ушами и на затылке были собраны сзади в косичку «конский хвост». Из-под жидких бровей смотрели добрые серые глаза. Тонкая, как папиросная бумага, вся в мелких морщинах кожа была бледной, почти прозрачной, и только высоко на скулах просвечивало несколько розоватых пятен. Весь внешний вид свидетельствовал о незаурядности этого человека.

Двое из гостей, мужчина в белой застегнутой на все пуговицы сорочке и молодая женщина в лиловой шали, уступили нам свои места и пересели на джутовые мешки под стеной. Мне стало неловко за свое вторжение, и я запротестовал.

— Это почетное место, — прошептал Антонио. — Примите его с благодарностью.

Он сел в кресло рядом со стариком, а я поставил свой стул позади него. Рядом со мной сидела сморщенная старуха-перуанка; ее седые «с перцем» волосы были расчесаны на пробор и заплетены с одной стороны в косу с лентой.

El Viejo покосился на моего друга и приветственно кивнул ему; уголок его рта приподнялся в улыбке. Антонио положил свою руку на руку учителя и заговорил с ним на кечуа. Он произнес мое имя, и мягкие серые глаза повернулись в мою сторону, но он, видимо, не смотрел на меня. Его глаза, как у слепого, не фокусировались. Я улыбнулся ему; он что-то прошептал Антонио, и Антонио кивнул. Я почувствовал, что краснею; голова у меня слегка кружилась, мне было неловко. Антонио положил другую руку мне на колено; я почувствовал едкий запах и услышал потрескивание.

Старуха раскуривала трубку, высокую чашечку из твердого дерева, вырезанную в форме причудливого филина, с длинным чубуком и костяным наконечником. Она всасывала дым табака и выпускала его, не вдыхая, и дым шел на меня, а потом она тронула Антонио за плечо, и он взял у нее трубку и передал ее старику. Старик очень медленно поднес ее к губам и глубоко затянулся дымом, так что табак в трубке разгорелся.

Он выпустил дым через ноздри, как дракон, две тонкие струи белого дыма, а затем выдохнул остаток ртом, и эта струя догнала первые две и выплыла с ними на средину комнаты. Я увидел, что там стоит кровать. Пол в комнате был из деревянных досок. В одном из углов стояла глиняная печка, или камин, а в каждой из четырех стен было по одному большому окну в деревянной раме и на задвижках.

Старик передал трубку Антонио, и Антонио затянулся так сильно, что я сразу вспомнил о перенесенной им пневмонии. Он снова отдал трубку старухе, и на этот раз она сама затянулась, прежде чем передать ее мужчине слева. El Viejo сидел с закрытыми глазами все время, пока трубка переходила из рук в руки. Комната наполнилась едким дымом, крепче, чем от любой сигареты, крепче даже, чем от табака у Рамона в джунглях; но окна никто не открывал. Не было произнесено ни слова. С момента нашего прихода вообще никто, кроме Антонио и старика, не издал ни звука. Когда трубка обошла круг, старуха взяла ее в руку и, тронув меня за плечо, предложила затянуться. Она улыбалась, и в улыбке ее светилась лукавинка; я взял трубку и взглянул на старого шамана; он открыл глаза и наклонил голову, и я взял в рот костяной наконечник и затянулся — и мне показалось, что мои легкие сейчас лопнут.