Четыре мушкетёра - [8]

— А он всегда так держится, — радостно сообщил Порточенко.

— Хватит, Порточенко, — прервал его Тревильян. — Вы все свободны.

Друзья ушли, хотя Атасов продолжал коситься на остальных двоих. Когда за ними закрылась дверь, Тревильян обратил свой взор к Вартаняну.

— Извини, дорогой, дело оказалось продолжительнее, чем я предполагал. На чём мы остановились?

— Как вы дружили с моим отцом.

— Ах да! Мы ведь с ним так, бывало, дружили, так дружили, бывало. А как он сейчас? Чем занимается?

— Работает, меня вот сюда снарядил.

— Это хорошо. Цветы? Фрукты?

Вартанян не понял и даже начал оглядываться.

— Я спрашиваю, что ты привёз? — заметил его недоумение Тревильян. — В столицу лучше приезжать не пустым, чтобы было с чем уезжать. Ты понимаешь меня?

— Я вёз только письмо от моего отца вам.

— И где же оно?

— Я его потерял. Вернее, его у меня украли. По дороге.

И Вартанян подробно рассказал Тревильяну о приключении в городе N.

— Странная история, — задумчиво произнёс Тревильян. — И ты говоришь, что несколько раз упоминал при этом человеке моё имя?

— Да, — смутился юноша. — Мне, наверное, не следовало это делать?

— Кто знает, что следовало, а что не следовало. Не сделай ты этого, может, и не навёл бы твой рассказ меня на некоторые раздумья.

— Если я когда-нибудь встречу его, я припомню ему эту историю, — запальчиво сказал Вартанян.

— Я не советую тебе делать опрометчивые поступки. Скажи лучше, он был один или с женщиной?

— Он был один, но потом к нему подъехал автобус, в котором сидела его знакомая. Они обменялись несколькими фразами и разъехались.

— Ты не помнишь ничего из их разговора? Или, может быть, осталось какое-либо впечатление о том, что они говорили?

— Мне показалось, что автобус был из Одессы. А человек сказал этой женщине, чтобы она возвращалась, а он поедет в Москву.

— Надо же, — сказал Тревильян, — вот так история. В Одессу, значит.

— Но всё-таки, если я его встречу, я спрошу его, зачем ему понадобилось моё письмо, — упрямо повторил Вартанян.

— Если вы встретитесь, дорогой мой, боюсь, что спрашивать тебя будет он, — ответил Тревильян и вдруг замолчал.

Ему вдруг показался подозрительным этот молодой человек без рекомендательного письма. «Действительно, — подумал он, — а почему я должен доверять этому мальчишке? Разве трудно майору Ришельенко под видом сына старого друга подослать ко мне, Тревильяну, своего сотрудника из молодых, да ранних, с тем чтобы иметь постоянную и надёжную информацию вместо обрывочной и достающейся к тому же ценой немалых трудностей?» Зная о непреодолимом желании майора схватить его с Королём за руку в тот момент, когда эта рука не успела ещё передать в другие руки вещественные улики, Тревильян был обязан осторожно относиться к новым знакомствам и связям. И поэтому он решил испытать юношу.

— Ну а чем же ты думаешь заняться здесь, не имея при себе ничего, кроме письма? Не идти же с письмом на рынок, если бы даже его у тебя не украли?

— Я собирался поступать в институт и учиться там.

— В какой институт?

— В технический. У меня инженерские способности.

— Зачем тебе это надо?

— Чтобы стать инженером, — ответил Вартанян, недоумевая от такого наивного вопроса.

«Да, Ришельенко выдумал бы что-нибудь поумнее, — решил Тревильян, чувствуя, что его подозрения рассеиваются. — В наше время идти в технический вуз — это только такие мальчишки могут придумать».

— А зачем тогда твой отец прислал тебя ко мне?

— Он сказал, что Тревильян всё может.

— Ну, это он меня переоценил, — сказал Тревильян, оставшись, впрочем, довольным такой характеристикой. — Здесь и мочь нечего. Идёшь и поступаешь, если, конечно, сдашь экзамены. Теперь в технический вуз конкурс меньше одного человека на место. То есть когда будешь идти мимо, смотри, чтобы не затащили насильно.

— Это почему же так? — расстроился Вартанян. — Отец говорил, что инженеры всему голова.

— Голова-то голова, только развелось их, инженеров, видимо-невидимо. Инженеров много — специалистов мало. А так куда ни ступи — кругом инженеры. И в торговле, и в общественном питании, а особенно в творческой интеллигенции. Все в писатели норовят. Или в торговлю. Вон и эти трое, которых ты видел, тоже хотели инженерами быть. Арамич и Порточенко по три года хотели, а Атасов даже был года два.

— А чего же они ушли?

— Вовремя сообразили, что там и без них народу хватает. Живут теперь как люди. У инженеров ведь зарплата большая, а денег мало. А у этих зарплаты, считай, совсем нет, а деньги водятся. Машины у всех, одеты по-человечески. Специальность надо выбирать такую, которая ближе к людям расположена, к народу, к его потребностям и запросам. А кто от народа отдаляется, тот сам себе потом не рад. А инженер — он от людей далёк, он к механизмам ближе. Ну будешь ты инженером, сделаешь какой-нибудь прокатный стан. А людям клади деньги на бочку, а стан твой и задаром никому не нужен. Не веришь — выйди спроси перед магазином, кому прокатный стан нужен. На тебя как на сумасшедшего посмотрят.

— Но кому-то нужно ведь и прокатный стан делать? — робко спросил Вартанян.

— Кому-то нужно, — веско ответил Тревильян.

— Ну и что же мне делать? — спросил Вартанян с той растерянностью, которую Тревильян и ожидал в нём обнаружить после своих слов,