Четыре фрейлины двора Людовика XIV - [57]

– Возьмете ли вы меня с собой?

– Да.

– А! – пробормотал он, желая сказать, что это обещание его несколько успокоило.

– Наконец, из-за чего ты так торопишься с этим отъездом? Великое дело! Двадцатью четырьмя часами более или менее?…

– О! ни для чего… Это просто моя идея… Эта мостовая Парижа жжёт мне ноги, я почувствую себя уверенно только на борту хорошего корабля.

– Единственно только там? Почему?

– А по той причине, что будучи далеко от искусительниц, мы более не будем подвергаться искушению.

– Ты сказал: мы, мне кажется?

– Манера говорить; потому что есть в этой гостинице… вид служанки, называемой Манон… которая имеет некие приманки… и рыжие волосы, которые у ней лишние… Го! го! это-то и глупо!

Он почесал себе голову, повернулся на своих толстых каблуках и хотел проскользнуть в дверь.

– Посмотрим, посмотрим, – сказал кавалер, улыбаясь, – что это значит, ты спасаешься?

– Я спасаюсь?.. Никогда.

– Доканчивай, тогда; я уверен, что ты находишь неблагопристойную благовидной и что ты в нее влюблен.

– Клянусь св. Анной Орейской, я боюсь, что она скорей в меня… Она на меня смотрит глазами… Она говорить со мной таким голосом… Она меня ударяет по плечу так, что это меня пощипывает…

– Ну что же, тут нет ничего дурного.

– Чтоб сказать, чтоб тут было именно дурное, я не говорю… но все девушки льстивицы; а после того, что с вами приключается, что вы едва не умерли или с ума сошли, я не хочу позволить себя заманивать ласками.

– Как тебе будет угодно, мой милый… ты, быть может, самый благоразумный из нас двух.

– Ах! в своей радости вас видеть, я забыл вам сказать, что два раза приходила прекрасная дама вас спрашивать?

– Прекрасная дама?

– Превосходно одетая, но которую я никогда ранее не видал.

– Она оставила свое, имя?

– Она утверждала, что это лишнее, что вы её знаете, что ей необходимо было с вами говорить, что она вернется; а так как она способна вернуться сегодня, то это ещё одна из причин, по которой я бы желал, чтоб мы уехали.

– Что бы ты ни думал, если она придет, я хочу её видеть; а теперь ступай любезничать с Манон, это тебя отогреет.

Он был обременен усталостью, после ночи и дня, столь исполненных случайностей; но несколько часов сна его восстановили, и он едва проснулся, когда Мари-Ноэль приотворил его дверь около полудня.

– Мой молочной брат, – сказал он, – это она.

– Она?.. кто?..

– Дама…

– А! вскричал молодой человек, очень желавший узнать эту настойчивую посетительницу, одну минуту.

Он живо поправил свой халат выздоравливающего и прошёл в маленькую приёмную комнату, навстречу даме.

Следуя обыкновенной злой насмешке судьбы, казалось, что самые любезные и самые хорошенькие женщины двора приняли на себя задачу ухаживать за этим мизантропом, который поклялся платить ненавистью за любовь.

Но разве Манон, будучи прекрасной и благовидной в своем роде, не тоже ли самое делала для этого медведя де Кермарика!

– Моя прекрасная кузина!.. – вскричал Ален. – Это вы!?

– Как видите, – отвечала г-жа де Кавой.

– Как вы добры!.. Кто это вам внушил эту великодушную мысль посетить бедного покинутого кузена?

Говоря с ней таким образом, он любезно целовал её руку и проводил её в свою комнату, единственно приличное помещение в этой гостиницы.

– Нужно же зайти к вам, господин дикарь, – сказала прелестная женщина, – так как сами вы ни к кому не ходите! Я вас едва лишь мельком, повидала в этот приезд; когда вы приехали в прошлый раз, вы весь были заняты одной какой-то твердой мыслью, а теперь у вас одно желание – это уехать.

– Это правда; но не сердитесь на меня за это!

– Ах! кто думает на вас сердиться! Нет, мой дорогой Ален; я думаю только об одной вещи, это о нашей дружбе в детстве, и о средствах вам услужить.

– Благодарю, милая Луиза, вы не переменились, все такая же добрая! Но, видите ли вы, судьба моя уже написана.

– Фи, вы верите в судьбу, а я верю в Провидение. Я знаю вашу историю и я ищу примирения, которое надеюсь найти.

Ален покачал недоверчиво головой.

– Это будет видно, господин скептик! Вам неизвестно, что я очень дружна с Марией де-Фонтанж, которая моя родственница, точно также, как и ваша. Я была вместе с ней во фрейлинах у сестры государя, до дня моей свадьбы с г-ном де-Кавоем; это было ещё совсем недавно и не прервало наших взаимоотношений. Она сама некогда намекнула мне о ваших общих планах; поэтому-то я была более оскорблена, чем вы то подозреваете, увидев оборот, который приняли вещи; и так как вам ничего неизвестно, то знайте еще, что некая особа при дворе воздержалась от поздравлений её с титулом герцогини, и что эта особа – это я.

– В самом деле, кузина? Ах! это хорошо, это достойно той крови, к которой мы принадлежим!

– Да, и это едва не ввело меня и моего мужа в немилость; но я этим пожертвовала. Отвечаю вам, что новая фаворитка была, быть может, более чувствительна к этому уроку, чем ко всем благоговениям, поднесенным в этот день. Мое влияние на нее от этого увеличилось, и я вскоре увижу, до чего оно может простираться в вашу пользу.

– Я ничего не понимаю в ваших намерениях.

– Тем лучше; вы будете меньше ими озабочиваться, это не повредит вашему полному выздоровлению. Я в восторге видеть, что ничего нет более важного, и назначаю вам близкое свидание.