Четыре четверти пути [Сборник] - [64]

Я видел жало — ты змея, я знаю!

И я как будто заклинатель змей:

Я не пою — я кобру заклинаю.

Бьют лучи от рампы мне под ребра,

Светят фонари в лицо недобро,

И слепят с боков прожектора,

И — жара!.. Жара!.. Жара!

Прожорлив он, и с жадностью птенца

Он изо рта выхватывает звуки.

Он в лоб мне влепит девять грамм свинца,

Рук не поднять — гитара вяжет руки!

Опять!.. Не будет этому конца!

Что есть мой микрофон — кто мне ответит?

Теперь он — как лампада у лица,

Но я не свят, и микрофон не светит.

Мелодии мои попроще гамм,

Но лишь сбиваюсь с искреннего тона —

Мне сразу больно хлещет по щекам

Недвижимая тень от микрофона.

Бьют лучи от рампы мне под ребра,

Светят фонари в лицо недобро,

И слепят с боков прожектора,

И — жара!.. Жара!

1971

II. Песня микрофона

Я оглох от ударов ладоней,

Я ослеп от улыбок певиц —

Сколько лет я страдал от симфоний,

Потакал подражателям птиц!

Сквозь меня, многократно просеясь,

Чистый звук в ваши души летел.

Стоп! Вот — тот, на кого я надеюсь,

Для кого я все муки стерпел.

Сколько раз в меня шептали про луну,

Кто-то весело орал про тишину,

На пиле один играл — шею спиливал, —

А я усиливал,

усиливал,

усиливал…

На «низах» его голос утробен,

На «верхах» он подобен ножу,—

Он покажет, на что он способен,—

Но и я кое-что покажу!

Он поет, задыхаясь, с натугой —

Он устал, как солдат на плацу,—

Я тянусь своей шеей упругой

К золотому от пота лицу.

Сколько лет в меня шептали про луну,

Кто-то весело орал про тишину,

На пиле один играл — шею спиливал, —

А я усиливал,

усиливал,

усиливал…

Только вдруг: «Человече, опомнись,—

Что поешь?! Отдохни — ты устал.

Это — патока, сладкая помесь!

Зал, скажи, чтобы он перестал!»

Все напрасно — чудес не бывает —

Я качаюсь, я еле стою,—

Он бальзамом мне горечь вливает

В микрофонную глотку мою.

Сколько лет в меня шептали про луну,

Кто-то весело орал про тишину,

На пиле один играл — шею спиливал, —

А я усиливал,

усиливал,

усиливал…

В чем угодно меня обвините —

Только против себя не пойдешь:

По профессии я — усилитель,—

Я страдал, — но усиливал ложь.

Застонал я — динамики взвыли,—

Он сдавил мое горло рукой…

Отвернули меня, умертвили —

Заменили меня на другой.

Тот, другой, — он все стерпит и примет, —

Он навинчен на шею мою.

Часто нас заменяют другими,

Чтобы мы не мешали вранью.

…Мы в чехле очень тесно лежали —

Я, штатив и другой микрофон,—

И они мне, смеясь, рассказали,

Как Он рад был, что я заменен.

1971

Дурацкий сон, как кистенем…

Дурацкий сон, как кистенем,

Избил нещадно:

Невнятно выглядел я в нем

И неприглядно.

Во сне — и лгал, и предавал,

И льстил легко я…

А я и не подозревал

В себе такое!

…Еще — сжимал я кулаки

И бил с натугой, —

Но мягкой кистию руки,

А не упругой…

Тускнело сновиденье, но

Опять являлось:

Смыкал я веки — и оно

Возобновлялось!

…Я не шагал, а семенил

На ровном брусе,—

Ни разу ногу не сменил —

Трусил и трусил.

Я перед сильным — лебезил,

Пред злобным — гнулся…

И сам себе я мерзок был —

Но не проснулся.

Да это бред — я свой же стон

Слыхал сквозь дрему!

Но — это мне приснился он,

А не другому.

Очнулся я — и разобрал

Обрывок стона,

И с болью веки разодрал —

Но облегченно.

И сон повис на потолке —

И распластался…

Сон — в руку ли? И вот в руке

 Вопрос остался.

Я вымыл руки — он в спине

Холодной дрожью!

…Что было правдою во сне,

Что было ложью?

Коль этот сон — виденье мне, —

Еще везенье!

Но — если было мне во сне

Ясновиденье?!

Сон — отраженье мыслей дня?

Нет, быть не может!

Но вспомню — и всего меня

Перекорежит.

А после скажут: «Он вполне

Все знал и ведал!..» —

Мне будет мерзко, как во сне,

В котором предал.

Или — в костер! Вдруг нет во мне

Шагнуть к костру сил,—

Мне будет стыдно, как во сне,

В котором струсил.

Но скажут мне: «Пой в унисон —

Жми что есть духу!..» —

И я пойму: вот это сон,

Который в руку!

До 1978

Я не люблю

Я не люблю фатального исхода,

От жизни никогда не устаю.

Я не люблю любое время года,

Когда веселых песен не пою.

Я не Люблю холодного цинизма,

В восторженность не верю, и еще —

Когда чужой мои читает письма,

Заглядывая мне через плечо.

Я не люблю, когда — наполовину

Или когда прервали разговор.

Я не люблю, когда стреляют в спину,

Я также против выстрелов в упор.

Я ненавижу сплетни в виде версий,

Червей сомненья, почестей иглу,

Или — когда все время против шерсти,

Или — когда железом по стеклу.

Я не люблю уверенности сытой —

Уж лучше пусть откажут тормоза.

Досадно мне, что слово «честь» забыто

И что в чести наветы за глаза.

Когда я вижу сломанные крылья —

Нет жалости во мне, и неспроста:

Я не люблю насилье и бессилье,—

Вот только жаль распятого Христа.

Я не люблю себя, когда я трушу,

Досадно мне, когда невинных бьют.

Я не люблю, когда мне лезут в душу,

Тем более — когда в нее плюют.

Я не люблю манежи и арены:

На них мильон меняют по рублю, —

Пусть впереди большие перемены —

Я это никогда не полюблю!

1969

Я все вопросы освещу…

Я все вопросы освещу сполна —

Дам любопытству удовлетворенье!

Да, у меня француженка жена,

Но русского она происхожденья.

Нет, у меня сейчас любовниц нет.

А будут ли? Пока что не намерен.

Не пью примерно около двух лет.

Запью ли вновь? Не знаю, не уверен.

Да нет, живу не возле «Сокола»…

В Париж пока что не проник…

Да что вы всё вокруг да около —

Да спрашивайте напрямик!

Я все вопросы освещу сполна —

Как на духу попу в исповедальне!