Четыре четверти пути [Сборник] - [19]

На гастролях в Париже он был собран, хмур и предельно ответствен — о работе. Почти ни с кем о театре не общался, никого французским бытом не угощал, это как-то обижало, настораживало…

И вдруг подговорил знаменитую сестру своей знаменитой жены — и мы попали в огромный дом о Латинском квартале… все чинно, просторно, великолепно… вот-вот почувствуем себя «месье и мадамами»… и тут объяснилось Володино нетерпение, его совершенно детское плутовство в глазах… мы ждали посреди великолепия, что приплывут на стол невиданные, непробованные яства… Ночью, после «Гамлета», на левом берегу Сены, на втором этаже старинного замка, в честь русских, то бишь иностранных, артистов торжественно внесли два гигантских блюда — горячую гречневую кашу и гору «московских» котлет… И вкусно, и весело, и экзотично… С теперешнего расстояния мне кажется, что Володя был счастлив за свою выдумку, что он обегал нас и узнавал про наше удовольствие с видом того чудесного арапа, которого сыграл на экране, или даже так, как сам автор бессмертной повести о петровском любимце…

В последний год он почти не бывал о театре. По серьезному счету его на Таганку тянули три «магнита»: Гамлет, Лопахин и Давид Боровский. Мало что знали о происходящем о душе у поэта даже очень близкие люди. Здесь опять повторяются мотивы биографии его великих предшественников… И Маяковский был лишен опоры о друзьях, и Есенина сковало одиночество, и Пушкина, как впоследствии сказано, «проглядели»… Я не способен и не оправе судить об этом времени; много загадок, признаюсь, загадано Володей. Как прекрасно, что знак разгадки им подан на главном рубеже жизни — в стихах из его архива…

Даже если сулят золотую парчу

Или порчу грозят напустить — не хочу!

На  ослабленном  нерве  я  не  зазвучу —

Я  уж  свой  подтяну,  подновлю,  подвинчу.

…………………………………………………………

Лучше голову песне своей откручу,

Чем скользить и вихлять, словно пыль по лучу!

И еще:

Немногого прошу взамен бессмертия:

Широкий тракт, да друга, да коня.

Прошу, покорно  голову  склоня:

В тот день, когда отпустите меня,

Не плачьте вслед,  во  имя  милосердия.

Всеволод ХАНЧИН «Вы возьмите меня в море, моряки…»

В конце 60-х годов я, работая на «Станкозаводе», был еще и в правлении городского молодежного клуба (ГМК-62) города Куйбышева. Одной из форм его деятельности была организация встреч с интересными людьми науки и искусства и проведение музыкальных и литературных вечеров. По приглашению клуба к нам в город приезжали авторы самодеятельной (как теперь говорят — авторской) песни — москвичи А. Якушева, Ю. Визбор, ленинградцы Ю. Кукин, Е. Клячкин, А. Тальковский, А. Городницкий, через которых заочно мы и познакомились с Высоцким. По телефону договорились о его приезде в Куйбышев с концертами.

Это было в мае 1967 года. Двадцать четвертого числа мне на работу звонит президент клуба Слава Климов и говорит, что машина из обкома ВЛКСМ уже ждет, нужно поехать в аэропорт и встретить Высоцкого.

— Я же его в глаза не видел, — растерялся я.

— Увидишь человека с гитарой, — значит, он.

В аэропорту пробираюсь прямо к трапу самолета. Выходит молодой человек с гитарой, плотный, коренастый, со спортивной фигурой, в белой рубашке. Спрашиваю:

— Высоцкий?

— Да.

— Здравствуйте! Я вас встречаю. Сева Ханчин.

— Володя Высоцкий.

Протягивая руку, говорит:

— Ну, даешь! Аж к трапу пробрался.

От аэропорта до Куйбышева около часа езды. По дороге, присматриваясь друг к другу, разговорились. Когда проезжали по мосту через реку Сок, в месте ее впадения в Волгу, — там открывается широкая панорама великой русской реки, Жигулевских гор и города, — Высоцкий заметил:

— Смотри, как красиво! Для начала мне нравится.

Приехали в обком ВЛКСМ (там тогда работал Слава Климов), немного поговорили, и Володя попросил, чтобы до филармонии (там должен был состояться его первый концерт, это в двух кварталах от обкома) мы прошлись пешком — ему нужно было сосредоточиться. Шли мимо памятника Чапаеву, который Володе очень понравился. Осматривая работу Манизера, он забрался аж к коню, на котором в окружении своих боевых соратников скачет Чапаев.

Володя расспрашивал о приезжавших к нам ранее авторах-исполнителях:

— А кого лучше приняли?

— Знаешь, трудно сказать. Они уже по нескольку раз были, к ним привыкли, на них «ломятся».

— Да, им легче, а я-то первый раз к вам. Мне труднее. Как думаешь, найду контакт с самарскими?

Идем, разговариваем спокойно, никто на нас не оглядывается, никто Высоцкого не знает. Сейчас-то мне этот эпизод кажется даже неправдоподобным, ведь, будь это несколько лет спустя, не было бы у Володи того беспокойства, да и люди бы останавливались, оглядывались, не проходили мимо.

Концерт в филармонии. Высоцкий вышел на сцену в белой легкой рубашке, начал петь… Реакция зала теплая, но «того» восторга еще нет. Зрители прислушиваются к словам песен, привыкают к ним. Концерт вели мы со Славой Климовым. В зале было около тысячи человек.

Как конфету вез Володя в Куйбышев свою новую песню о конькобежце. Когда он объявил ее, зал зааплодировал. Высоцкий удивленно оглянулся. Спел. Но зал почему-то не очень восторженно принял ее. От нас он узнал, что эту песню в Куйбышеве уже исполнял Ю. Кукин, пел ее быстрее и зал, естественно, привык к тому исполнению. Промолчал. Выступая в апреле 1984 года в Куйбышеве, Ю. Кукин рассказывал, что в Ленинграде, в клубе «Восток», к нему подошел Высоцкий и сказал шутя, но сурово: «Юра, не пой раньше меня мои новые песни. Я считал, что в Куйбышеве песню про конькобежца никто не слышал, а ты опередил, да еще спел намного быстрее». Больше новых песен Высоцкого Кукин не пел.