Четыре Блондинки - [63]

– Ты, пожалуй, еще захочешь, чтобы я делала физические упражнения.

– Физические упражнения тебе полезны, – ответил он, и я объяснила ему, как трудно делать упражнения, когда ты так накачана транквилизаторами, что едва можешь поднести руку к губам.

Когда я это произнесла, он ответил (вроде бы с подозрением):

– Тебе вовсе не нужно подносить руку к губам, если в ней нет еды.

На что я резко сказала:

– Ну конечно, ты-то у нас подносишь руку к губам, чтобы нанести губную помаду!

И он на минуту заткнулся.

Этот разговор у нас был вчера утром, пока я еще лежала в постели, и тут настойчиво зазвенел звонок входной двери. Я спрятала голову в подушки, но все оказалось бесполезно.

Хьюберт спускается, потом возвращается и заявляет:

– Ну-ка поднимайся. Д.У. здесь.

Потом, вместо того чтобы остаться и подбодрить меня, он опять спускается и варит еще кофе, ведь он из тех прямодушных личностей (он этим и в самом деле гордится), которые – я никак не могу отделаться от этой мысли – всегда играют.

Я слышу какую-то возню на лестнице и голоса. Хьюберт зовет меня:

– Ну же, соня, спускайся!

А потом голос Д.У.:

– Вставай! Вставай, лентяйка!

Что ж, мне ничего иного не остается, только вырвать мою изможденную, усталую плоть из уюта постели. Я сразу же (не заходя в ванную комнату) спускаюсь вниз – растрепанная, в шелковой пижамке на бретельках; она вся смялась и в крохотных пятнышках, потому что я только ее и носила последние четыре дня.

Заходя в кухню, слышу, как Д.У. говорит:

– Ей-богу, Хьюберт, как я вижу, ты все хорошеешь.

Я едва не выпадаю в осадок – Д.У., похоже, вообразил себя Скарлетт О’Хара из «Унесенных ветром».

На Хьюберте серый костюм, белая оксфордская рубашка и желтый галстук, и – раз уж вы не замужем за ним – на мой взгляд, он выглядит презабавно, когда разливает кофе по кружкам, смеется и болтает о фильме «Седьмое чувство», который видел недавно.

– Почему же я не смотрела этот фильм? – спрашиваю его.

Он притягивает меня к себе, обнимает:

– Потому что тебе нездоровилось, помнишь?

– Ничего подобного, – возражаю я, – я только прикинулась больной, поскольку ненавижу кинотеатры.

– Это точно, – говорит он мне, а не Д.У., и от этого мне становится немножечко полегче, – тебе ведь кажется, что в кинотеатрах полно микробов.

– Микробов и психопатов, – добавляю я.

– Она принцесса до мозга костей, – констатирует Д.У., – я всегда твердил ей, что если бы она не вышла замуж за тебя, ей оставалось бы выйти только за принца Чарлза.

– Я бы тогда сдохла, – отвечаю я.

– Это было бы ужасной трагедией. Не только для Хьюберта, но и для всего человечества, – говорит он елейным тоном.

– Я бы хотела сдохнуть. И я совсем не думаю, что это было бы плохо, – настаиваю я и вижу, как Хьюберт и Д.У. переглядываются. – К тому же, – добавляю я, наливая себе кофе, хотя кофе входит в те СОРОК МИЛЛИОНОВ вещей на свете, от которых меня РВЕТ, – если бы я не вышла за Хьюберта, я бы вышла за кинозвезду.

Я протягиваю Д.У. свою чашку кофе:

– Попробуй.

– Зачем? – спрашивает он.

– Просто попробуй.

Д.У. и Хьюберт переглядываются.

– Это кофе, – сообщает он, возвращая мне чашку.

– Спасибо. – Я осторожно делаю глоток. – Я только хотела убедиться, что он не отравлен.

Бедный, бедный мой муж. Он бросил европейскую девушку и получил нечто намного худшее. Нечто невообразимое. И он вынужден закрывать на это глаза.

– Но ты не была бы счастлива, – говорит Хьюберт, вновь обмениваясь взглядом с Д.У. – Никакой киноактер никогда не любил бы тебя так, как я.

– Ну, – пожимаю плечами я, – раз уж ты меня совсем не любишь, то какая мне, собственно, разница.

– Ой, да брось, – говорит Д.У.

– А что ты знаешь? – спрашиваю я с ненавистью, и смотрю на Хьюберта, и вижу ту самую отчужденность на его лице. Снова. В миллионный раз.

Он выливает остатки кофе в раковину и ополаскивает свою чашку.

– Мне надо идти.

– Он вечно уходит в свой идиотский офис, – бросаю я небрежно.

– Это называется «студия», – поправляет Д.У. – Когда мужчина – исполнительный продюсер популярного телешоу на крупнейшем канале, он ходит в студию.

Хьюберт целует меня в лоб.

– Пока, малышка, – говорит он, – повеселитесь вдвоем сегодня.

Я бросаю на Д.У. злобный взгляд.

– Не надо, – просит он, – не надо глупостей, особенно после твоего совершенно бессмысленного выступления.

Бедный мой муж.

Я бегу в гостиную и хватаю Мистера Смита, который что-то вынюхивает возле дивана, бегу к двери, мимо кухни, где Д.У. замечает меня и кричит:

– Не приближайся ко мне с этой псиной!

Я бегу вниз, все еще прижимая к себе Мистера Смита, который никак не может понять, что происходит, и выскакиваю на Принс-стрит, где Хьюберт уже сидит в лимузине (он вроде бы говорил, что ему не нужен лимузин, но телекомпания настояла). Я колочу в стекло, и Хьюберт его опускает. Он смотрит на меня, словно думает: «О Боже, вот моя сумасшедшая жена стоит босиком на улице в мятой старой пижаме, с собачонкой в руках», и говорит (достаточно любезно):

– Что?

И я отвечаю:

– Ты забыл сказать Мистеру Смиту «до свидания».

Он говорит:

– До свидания, Мистер Смит, – вытягивает шею и чмокает Мистера Смита в нос.

Это как раз то, что нужно, и я думаю, может, со мной все будет хорошо в следующие несколько часов, но тут слышу предательское «щелк, щелк, щелк» за моей спиной и поворачиваюсь – там фоторепортер в полном боевом снаряжении, он бешено щелкает затвором и кричит: