Четвертый крик - [2]

Напомню, что эта исступленно-фанатическая борьба происходила в условиях всеобщего угнетения еврейских масс царизмом, когда по всей империи, то там, то здесь вспыхивали «кровавые процессы» по обвинению евреев в ритуальном использовании христианской крови. И в этой-то атмосфере разнузданного юдофобства и лживых наветов обе партии — и раввины, и все более укрепляющиеся хасиды — сами не брезговали доносами правительству друг на друга.

«Приготовьтесь же к борьбе сейчас, и вы будете благословенны! — говорилось в циркуляре Минского кагала 1796 г. — Пусть не щадит никто ни своего брата, ни своего сына (сектанта), пусть скажет отцу и матери — я вас не знаю!.. Каждый уездный кагал должен отдавать приказания в этом смысле окрестным общинам… Ослушников мы в состоянии давить и преследовать, так как мы, слава Богу, имеем поддержку со стороны нашего генерал-губернатора…».

А вот какое постановление раввинов было прочитано в 1797 году в один из праздничных дней в виленских синагогах: «Если на кого-нибудь будет показано, что он принадлежит к означенной секте… то такой человек не только отлучается и отвергается от всех и считается чуждым всего святого в еврействе, но вовсе не признается сыном Израиля… Его вино и хлеб запрещено вкушать, он совершенно изгоняется из нашего города, лишается здесь всякого права владения… Все это делается через тайного преследователя… Всякий из нашей общины, который пожелает взять на себя роль преследователя в означенном деле, имеет на то полное право».

Диву даешься, до чего мы были молоды тогда. В апелляции к авторитету «нашего генерал-губернатора» явно не достает эпитета «дорогого». А упование на «тайного преследователя» выражено столь простодушно, что никакой омерзительностью для авторов послания оно, вроде, и не пахнет. Во всяком случае, недостатка в откликах на подобное простодушие не было. Книги хасидов подвергались публичному сожжению, тайно поджигались их дома, уничтожались их вещи, а заодно и они сами.

В доносе на главу белорусских хасидов (того же Залмана) раввины выставили хасидов преступниками, опасными «не для еврейского общества, а для государства». А позже, когда арестованного и допрошенного в Тайной Канцелярии Залмана освободили, он отомстил раввинам тем же. По доносу хасидов, руководители местного кагала были обвинены в хищении, в махинациях с «казенными недоимками» и арестованы.

Подключение к борьбе высших царских сановников требовало больших материальных средств. Помимо расходов на содержание различных делегаций, то и дело отправляемых в столицу, нужно было тратить значительные суммы на «подарки», так как доносы сопровождались, естественно, и подкупами. В этой связи, старейшины кагалов, и без того наживавшиеся на сборе налогов с населения, ввели дополнительный налог, специально на борьбу с хасидами.

Вообще говоря, к моменту появления первых хасидов, кагалы превратились в своеобразные вотчины раввинов, причем не только в духовном плане, но и в социально-административном, и даже в экономическом, т. к. именно раввины, несмотря на выборность своей должности, сами ведали выборами, судами, налогообложением, и без их подписей никакие «кагальные постановления», по свидетельству Гессена, «не имели силы». Так что их схватка с молодым хасидизмом, была столь безжалостной не только по религиозным мотивам, но и в связи со страхом потерять власть.

Заканчивая этот краткий обзор одной из бесславных страниц нашего прошлого, пытаюсь утешить себя тем, что мы в этом отнюдь не одиноки. В общемировом масштабе, судьбе угодно было возложить на нас роль жертвы — не палача. Язык не поворачивается сказать: нам повезло. Но нам повезло. Нам повезло, что в Кремле воссел палач Сталин — не палач Троцкий. Нам повезло, что история не дала нам возможности проявить звериные инстинкты в той мере, в какой это делали другие народы. Однако и в нашем доме не все было ладно. И то, что мы сейчас начали говорить об этом вслух, думать, искать новых и свежих решений, спорить — свидетельство нашей силы и духовного здоровья.

Ныне хасидизм слился с основным потоком ортодоксального иудаизма и представляет собой наиболее догматическую силу и в Израиле, и в диаспоре. Несмотря на это, многие полагают, что единственно он являет собой образ полноценного еврея. К счастью, нет нужды опровергать это, поскольку широко распространены и иные, более современные, а главное, более терпимые формы еврейского вероучения.

Из числа стран с богатой древностью, пожалуй, только страны исламского востока тщатся еще удерживать свои народы в бесчеловечных рамках жесткого религиозного норматива. Только там еще свирепствует полицейский надзор над малейшим проявлением свободной мысли и творчества. Только там еще свято хранят устои, унижающие женское достоинство.

Конечно, конечно, Боже упаси, мы не такие. Мы уже не такие. Мы еще не такие. Но разве то, что пытаются навязать нам сегодня ортодоксальные блюстители нашей веры, так уж не похоже на исламские теократии? Разве последнее требование израильских раввинов о разделении мужчин и женщин в общественном транспорте не того же поля ягодка?