Четвертая воздушная - [10]

Между тем "Ориноко" тоже был восстановлен и готов к новым боям. Его команда получила разрешение на выход из Звенигово. В составе экипажа числились я и несколько моих сверстников. Мы в буквальном смысле слова не чувствовали палубы под ногами, жаждали любого поручения и, получив его от старших, ревностно выполняли.

Вскоре "Ориноко", казавшийся мне грозным плавучим бастионом, подошел к Казани. Над городом плавали грязно-серые дымы, метались языки пламени, взвивались султаны взрывов. Думалось, что пройдет еще несколько минут - и мы вступим в схватку с ненавистным врагом. Но Казань была уже освобождена частями Красной Армии. Вместе с десантом, высаженным 10 сентября ночью, мы приняли участие в тушении пожаров и ликвидации других последствий хозяйничания белогвардейцев. Боролись с огнем и экипажи тех судов, которые находились в арьергарде Волжской военной флотилии.

Бои схлынули на юг и юго-восток. Вслед за Казанью был освобожден Симбирск, затем начался блестящий рейд южно-уральских отрядов во главе с В. К. Блюхером. Газеты "Правда" и "Известия ВЦИК" от 12 сентября 1918 года опубликовали текст приветствия В. И. Ленина Красной Армии по поводу взятия Казани. Владимир Ильич писал об этой победе: "Пусть служит она залогом, что союз рабочих и революционных крестьян разобьет до конца буржуазию, сломит всякое сопротивление эксплуататоров..."{9}.

А в связи с освобождением Симбирска Ленин телеграфировал Пензенскому губисполкому и Реввоенсовету армии: "Взятие Симбирска - моего родного города есть самая целебная, самая лучшая повязка на мои раны. Я чувствую небывалый прилив бодрости и сил. Поздравляю красноармейцев с победой и от имени всех трудящихся благодарю за все их жертвы"{10}.

Вслед за отступавшей белогвардейской флотилией устремились миноносцы "Прыткий" и "Ретивый". Однако у Нижнего Услона и Ключищ их по ошибке обстреляли наши береговые батареи, которые не были заранее ознакомлены с замыслом вышестоящего командования и не получили никакого предупреждения. Миноносцы вернулись обратно и вместе с другими военными кораблями флотилии, где чрезвычайным комиссаром был Н. Г. Миркин, направились вверх по Каме, куда ушли белогвардейские суда. А экипажу "Ориноко" было приказано возвратиться в Звениговский затон.

Назначенный, на случай тревоги, подносчиком патронов на корабле, я по-прежнему работал плотником, по теперь уже не в боркинской артели, которая незаметно распалась, а на восстановлении пострадавших от пожара цехов и других помещений.

В это время еще бушевал эсеро-белогвардейский мятеж на Ижевском и Боткинском заводах Вятской губернии. Опасаясь, как бы пламя его не перекинулось к нам, мы все время были начеку. К неспокойным районам но железной дороге Казань-Агрыз потянулись воинские эшелоны, и в ноябре 1918 года войска под руководством командарма 2 В. Н. Шорина в основном ликвидировали мятеж.

Бои в нашей округе на время утихли, но в марте

1919 года возникла новая, более серьезная опасность - угроза колчаковщины. К середине апреля белогвардейские войска вышли на линию Бугульма - Белебей Стерлитамак - Бугуруслан. Казалось, теперь гражданской войне не будет конца.

- В тяжелое время мы живем, - заметил Илья Иванович Тутаев в беседе о положении на Восточном фронте, - но впоследствии это время и борьбу народа, возглавляемую партией, будут славить, а сыновья и внуки ваши станут завидовать дедам и отцам, которые отстаивали завоевания Октябрьской революции.

Смирнов и Тутаев сообщили рабочим судоремонтного завода о широкой мобилизации коммунистов, которая проводится в целом ряде губерний, об усилении партийной работы в деревне. В "Известиях губисполкома Вятского Совета рабочих и крестьянских депутатов" от 19 декабря 1918 года был опубликован материал о Третьей Вятской губернской конференции РКП (б). В нем, в частности, говорилось: "...Задача наших партийных организаций в деревне заключается в отделении деревенской бедноты и средних крестьян от кулачества, поэтому наши партийные ячейки в деревне должны вести борьбу с засильем кулаков в Советах и комитетах бедноты, в строгом контроле партии над сельскими исполкомами и в реорганизации их и в проведении в них коммунистов..."

Руководители заводской партийной ячейки, в том числе комиссар Смирнов и активист Тутаев, заботились о росте численности коммунистов в Звениговском затоне, но делали это без спешки, не допуская огульного приема в партию. Я испытал это на себе.

Выше уже говорилось о том, что он продолжительное время поручал мне несложные задания, в процессе выполнения которых я приобретал первые навыки общественной работы. Во время тушения пожара в затоне и хождения на "Ориноко" в Казань Тутаев, вероятно, тоже проверял мои личные качества. И только уже потом меня записали в число сочувствующих партии.

С осени восемнадцатого года Илья Иванович стал еще более внимательно относиться ко мне. Выражаясь современным языком, он начал активно готовить меня к вступлению в РКП (б): популярно разъяснял устав и программу партии, беседовал о событиях внутри страны и за ее пределами, рассказывал о роли рабочего класса и его боевого авангарда, следил за тем, регулярно ли я читаю газеты и правильно ли понимаю то, о чем в них сообщалось,