Четвёртая вершина - [6]

Немало случаев в спорте можно вспомнить, когда атлеты возвращались в строй после тяжелой болезни или травмы. Об этом пишут в газетах и журналах, воздавая должное искусству врачей, терпению и мужеству самих спортсменов. Но есть случаи, когда, получив травму, спортсмен так и не смог достичь прежних результатов, подняться на прежние вершины и начать штурм новых. И дело вовсе не в ошибках врачей или в недостатке стойкости и мужества атлетов. Кто может бросить упрек Валерию Брумелю в том, что он не смог после того, как попал на мотоцикле в катастрофу, снова устанавливать мировые рекорды? Для Брумеля уже просто возвращение в сектор было подвигом и высота, которую он преодолел — 2,08,— мировым рекордом. В те дни, когда я пишу эти строки, не известно, как сложится спортивная судьба другого рекордсмена мира по прыжкам в высоту Владимира Ященко, который после травмы и нескольких операций коленного сустава в 1978 году смог начать настоящие тренировки только в 1982 году. Но и в том случае (от всего сердца желаю обратного), если Володя не сумеет восстановиться после лечения, никто не вправе поставить это в вину атлету. Он и так сделал в спорте за 2 года столько, сколько не удается иным в течение долгой спортивной жизни.

Но бывает и так, что физические последствия травмы залечены, а спортсмен все-таки не может вернуться в спорт. Известно, что боксеру, получившему тяжелый нокаут, правила запрещают выступать на ринге в течение довольно длительного времени. Так вот, после травмы любой спортсмен находится в своеобразном нокауте. И нужно немало времени, пока залечится не только физическая, но и психологическая травма. Боксеру, получившему нокаут, нужно решиться выйти на ринг, где его подстерегает возможность получения нового удара. Прыгуну, повредившему ногу, нужно решиться разбежаться и оттолкнуться от планки или от грунта ранее травмированной ногой, рискуя вновь испытать боль.

Вот почему в каждом своем письме Витольд Анатольевич Креер советовал мне не торопиться с применением «острых» упражнении. Вот почему Керселян буквально не спускал с меня глаз и каждое повышение нагрузки на травмированную ногу отмерял микроскопическими дозами. Вот почему я, хотя контрольные упражнения убеждали — нога в порядке, ждал первого соревнования со смешанным чувством тревоги и желания поскорее выйти в сектор.

К счастью, волнения оказались напрасными. Соскучившись по соревнованиям, по прыжкам, я все движения ощущал как-то необыкновенно остро, и поэтому технический рисунок прыжков был хорошим. Мы с Керселяном в случае, если все пройдет благополучно, ожидали результата в районе 16 м. Об этом говорили и результаты контрольных упражнений: с разбега в 10 беговых шагов мне удавалось прыгнуть на 15,50, а это неплохое достижение.

Действительность оказалась еще более радужной. В этом первом после полуторагодичного перерыва соревновании мне удалось прыгнуть в длину на 7,62 и тройным на 16,32. В то время норматив мастера спорта СССР международного класса был равен 16,40. И случись такое раньше, я сразу бросился бы в атаку на этот рубеж. Но время шло и я тоже менялся. Меня вполне удовлетворило, что установил новый рекорд Грузинской ССР, а норма международного класса, думал я тогда, от меня не уйдет. Можно сказать, что в этом я уже был твердо уверен.

И в самом деле, уже через два месяца, в конце мая 1967 года мне удалось прыгнуть тройным на 16,40 и в длину на 7,90. Как видит читатель, я все еще не мог сделать выбор между этими двумя видами легкой атлетики, на первый взгляд «родственниками», но на самом деле очень разными прыжками. Самым радостным было даже не выполнение высоких нормативов, а то, что теперь я с полным правом был включен в состав сборной команды СССР, которой предстояло провести целую серию международных матчей с командами ГДР, Польши и Франции. После этих соревнований сильнейшие спортсмены СССР собирались на Мемориал братьев Знаменских, который также был представительным международным форумом.

Нельзя сказать, что я сильно волновался накануне этих матчей. Во всяком случае, наш наставник в сборной Витольд Креер волновался и переживал больше, чем мы, спортсмены. Для того чтобы понять это, нужно вспомнить ситуацию, которая сложилась к этому времени в тройном прыжке у нас в стране и на международной арене.

Последний успех наших прыгунов тройным перед этим был датирован 1964 годом, когда на Токийской олимпиаде Олег Федосеев стал серебряным призером, а Виктор Кравченко — бронзовым. После этого пришло время неизбежной смены поколений. Ушли признанные мастера, и в сектор вышли молодые прыгуны. Соперники словно ждали этого часа и вышли вперед. На чемпионате 1966 года ни одному из наших прыгунов тройным не удалось войти даже в первую «десятку»: Владимир Куркевич, который был старше меня всего на 2 года, занял с результатом 16 м лишь одиннадцатое место...

Витольд Креер, который стал старшим тренером сборной команды СССР по тройному прыжку, смело пошел на обновление состава. Но молодые пока проигрывали. Многие упрекали старшего тренера и напоминали, что нам принадлежали и мировые рекорды и медали на крупнейших соревнованиях. Словом, положение Креера было нелегким. Это, однако, его не сбивало с намеченного пути. И в 1967 году в состав кандидатов в олимпийскую команду вошел кроме Куркевича еще и 20-летний Николай Дудкин. Включен был в состав и я. Из прыгунов старшего поколения остался только Александр Золотарев. Раньше он тренировался в Волгограде у тренера Рачкова, а потом переехал в Москву и его наставником стал Креер. С Сашей мне и предстояло выступить в матчах.