'Четверть' лошади - [3]
- Кабы у меня лошадь была, так уж отвез бы! - сказал он тоскливо.
- То-то без лошади-то неспособно! - сказала дробь-баба.
- Далеко ль до покосу-то?
- Да версты две будет.
- Так ты вот как! - задумчиво сказал мужик, деленный на десять. - Ты обед держи в одной руке и косу в тое ж руку приуладь, а подстилку и полушубок для девчонки на шею намотай... Вот и будет великолепно! Чуешь?
- А девчонка-то как?
- Пойдет!
- Да как же она босая-то пойдет? И две версты ей не убечь, я пойду скоро.
- Это верно! - сказал мужик и стал опять думать.
Стала думать и дробь-баба.
И скоро мысли этих дробей стали складываться в следующую формулу:
- Вот как ты, Авдотья, уделай! Ты девчонку сажай на шею, верхом...
- Да чем же я ее держать-то буду? В одной руке полушубок, подстилка, в другой коса и обед? Не за волосы же ей меня тянуть?
- И то правда! - сказал мужик задумчиво и опять стал думать так же крепко, как думала дробь-баба.
Первый, по-видимому, додумался мужик; в его лице чтото оживилось, и он с большим оживлением проговорил:
- Тогда окончательно я тебе скажу - вот мой совет:
сымай платок с плеч!
- Что ж будет?
- Сымай! Увидишь!
Баба опустила на землю горшок, завязанный в тряпке, положила туда же косу, полушубок, половик, развязала большой платок, обхватывавший грудь и завязанный узлом на спине, и сказала мужику:
- Ну?
- Ну, теперь гляди! - сказал мужик, оживляясь сразу по малой мере на тысячу процентов. - Гляди теперь, какой мы произведем оборот. Стой прямо!
Он подошел к девочке и, взяв ее под мышки, поднял.
- Ну, любезная барышня, пожалуйте в вагон садиться!
к маменьке на шею!.. Раз!
Девочка обхватила шею матери и ногами и руками.
- Ох, ты меня удушишь, Пашутка! - тихо прошептала мать. - Что ж будет?
- Погоди, не торопись! - суетился мужик. - Барин! - крикнул он мне. Поди-ко, сделайте милость, потрудитесь!
подними платок, мне девчонки нельзя пустить.
Я поднял платок и подал мужику.
- Благодарим покорно! Теперь мы уладим Пашутку никак не меньше, как в первом классе!
Он развернул платок, сложил его с угла на угол вдвое и, наложив средину на голову Пашутки, обвязал концами ее мать таким образом, что платок прямо проходил у ней под шеей и под мышками и завязывался узлом на самой шее так удачно, что Пашутка сидела на этом узле, как на подушке.
- Прямо в некурящий вагон обладили! Поезд стоит пятнадцать минут, буфет! - в восторге воскликнул мужик. - Не держись, Пашутка, пусти руки! Сиди слободно!..
Пашутка выпустила руки, заболтала ногами, захлопала руками и что-то залепетала.
- Ну, ты не дергай меня! Мне под шеей тянет, - сказала мать, - сиди смирно!
- Бери обед! Бери косу! - оживленно говорил мужик, подавая бабе в руки все, что она была должна нести, - и все баба взяла, и в руки и в подмышки. Все уместилось, но баба не шла. Лицо ее было невесело. Хотя и смешно и искусно выдумал этот вагон добрый сосед, деленный на десять бюджетов, но все-таки ей нужно было изловчиться и приладиться, и она некоторое время неподвижно стояла на одном месте, прилаживая половчее то косу, то полушубок, то половик.
- Аи не ладно? - все так же весело и не веря в неудобства собственной выдумки, спрашивал мужик.
- Не... - прошептала баба, выматывая голову из туго стянутого платка, не... ничего! ладно! теперь дойдем.
- Теперь дойдешь! Ничего! Не спеши. Ладно дойдешь!
Вали, брат! Третий звонок! Трогай!
- Ну спасибо! - сказала баба с большим чувством и медленно, не шевелясь ни вправо, ни влево, тронулась с места.
- Кабы лошадь-то была!.. - перестав радоваться, со вздохом проговорил мужик-благодетель и стал отирать полой рваного армяка свой мокрый лоб.
Но я уже не слушал его слов.
Баба пошла, и я уже не мог не идти за ней: я уже был захвачен интересом видеть в живом человеческом образе очертания по-видимому ровно ничего не значащей статистической дроби. И хотя дробь эта была оживлена человеком пока только чуть-чуть, но я уже чуял, что виденное мною далеко не исчерпывает всего содержания, таящегося в якобы пустопорожней цифре, и что в этой цифровой загадке есть еще много чего-то, что надобно непременно разузнать и расследовать.
И я пошел поэтому вслед за бабой.
III
Баба шла с такою осторожностью, вытяжкой и с такой тщтельностью балансировала среди обременявших ее тяжестей, что мне невольно вспомнилась акробатка, которую я видел когда-то, где-то в загородном саду. Она, так же как и баба, балансировала с величайшею осторожностью на тонкой проволоке, вися над землей и толпой зрителей. Да, ведь и на ней лежит бремени не меньше, чем на бабе, и у нее по статистическим данным оказывается 00 отцовской заботы, 00 материнской любви, и затем уже в целых числах идет алчность антрепренеров и хозяев, а в десятках чисел ежеминутно чувствуются ею плотоядные глаза плотоядных людей, готовых каждую минут расхитить для собственного удовольствия ее плоть и кровь. Да, ей надо также очень, очень осторожно ходить по канату!
Нецелое число, именуемое бабой, шло все дальше и дальше, иногда весьма нетерпеливо вскрикивая на девчонку:
- Перестань за волосья хватать! ведь крепко сидишь?
чего баловаться-то?
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
«Это просто рассказ… о личном знакомстве человека улицы с такими неожиданными для него впечатлениями, которых он долго даже понять не может, но от которых и отделаться также не может, критикуя ими ту же самую уличную, низменную действительность, к которой он сам принадлежит. Тут больше всего и святей всего Венера Милосская… с лицом, полным ума глубокого, скромная, мужественная, мать, словом, идеал женщины, который должен быть в жизни — вот бы защитникам женского вопроса смотреть на нее… это действительно такое лекарство, особенно лицо, от всего гадкого, что есть на душе… В ней, в этом существе, — только одно человеческое в высшем значении этого слова!» (Глеб Успенский)
В настоящее издание включены все основные художественные и публицистические циклы произведений Г. И. Успенского, а также большинство отдельных очерков и рассказов писателя.В первый том вошли очерки «Нравы Растеряевой улицы», «Растеряевские типы и сцены», «Столичная беднота», «Мелочи» и другие очерки и рассказы 1812–1866 гг.http://ruslit.traumlibrary.net.
В настоящее издание включены все основные художественные и публицистические циклы произведений Г. И. Успенского, а также большинство отдельных очерков и рассказов писателя.В четвертый том вошли очерки «Из деревенского дневника», «Мученики мелкого кредита», «Непорванные связи», «Овца без стада», «Малые ребята» и «Без определенных занятий».http://ruslit.traumlibrary.net.
В настоящее издание включены все основные художественные и публицистические циклы произведений Г. И. Успенского, а также большинство отдельных очерков и рассказов писателя.
«Осенью прошлого года во всех почти поволжских губерниях оказался страшный неурожай: хлеб тотчас после уборки достиг огромной цены, почти двух рублей за пуд, а спустя месяц стал дороже двух рублей. Печеный хлеб в Самаре, Саратове, этих житницах России, начал продаваться по небывалой цене – 4 и 5 коп. фунт. Неурожай и голод очевидны. Люди, принимающие близко к сердцу народное горе, писали корреспонденции в газеты, переполненные ужасающих подробностей…».
«И с кем это старуха разговоры разговаривает?» – недоумевал отставной солдат, сидя за починкою старого сапога в одном из гнилых, сырых петербургских «углов» и слушая, как за ситцевой занавеской другого «угла» с кем-то ведет разговоры только что перебравшаяся новая жилица-старуха.«Кажись, – думал солдат, – никого я у нее не приметил, а разговаривает?»И он прислушивался.Новая жилица вбивала в стену гвоздь и действительно с кем-то разговаривала. …».
«Близко то время, когда окончательно вымрут те люди, которые имели случаи видеть буйное движение шоссейных дорог или так называемых каменных дорог тогда, когда железные дороги не заглушали еще своим звонким криком их неутомимой жизни…».
«– Ничего подобного я не ожидал. Знал, конечно, что нужда есть, но чтоб до такой степени… После нашего расследования вот что оказалось: пятьсот, понимаете, пятьсот, учеников и учениц низших училищ живут кусочками…».
В первый том наиболее полного в настоящее время Собрания сочинений писателя Русского зарубежья Гайто Газданова (1903–1971), ныне уже признанного классика отечественной литературы, вошли три его романа, рассказы, литературно-критические статьи, рецензии и заметки, написанные в 1926–1930 гг. Том содержит впервые публикуемые материалы из архивов и эмигрантской периодики.http://ruslit.traumlibrary.net.
В восьмом (дополнительном) томе Собрания сочинений Федора Сологуба (1863–1927) завершается публикация поэтического наследия классика Серебряного века. Впервые представлены все стихотворения, вошедшие в последний том «Очарования земли» из его прижизненных Собраний, а также новые тексты из восьми сборников 1915–1923 гг. В том включены также книги рассказов писателя «Ярый год» и «Сочтенные дни».http://ruslit.traumlibrary.net.