Четверо мужчин для одной учительницы - [14]

Когда она жена и мать...»

До Вики начало доходить, ради кого Наташа демонстрировала литературный эквилибр. Синева ее прекрасных глаз расплескивала благодарное удивление. Наташа почувствовала это всем телом и быстро взглянула на Вику. Глаза их встретились. Это соприкосновение так взволновало... Жгучее тепло наполнило живот.

Наташа взяла в руки «кирпич», чтобы озвучить несколько цитат. Вика склонилась над обнажившимся рисунком на парте и, игриво глядя на подругу, медленно провела рукой по верхнему лепестку. Пряди ее волос нехотя сползли с плеча, луч солнца лизнул смуглую скулу и полураскрытые в улыбке губы. Совсем не накрашенные. Чуть потрескавшиеся. Наташа почувствовала, как краснеет, и выпалила намеченные цитаты в два раза быстрее...

– Хорошо, хорошо, достаточно, давайте зачетку. Но работу не забудьте сдать, – услышала она наконец голос преподавательницы и с облегчением села на место. Положив свой реферат перед Викой, она шепнула ей на ухо:

– Перепиши фамилию и сдавай.

Вика посмотрела на Наташу с восхищением и пропела:

– Спасибо, дорогая, выручила. Я твоя должница.

Из аудитории они вышли подругами. Но дальше их пути расходились. Вика была из другой группы, годом старше. Они договорились «как-нибудь встретиться», дружески расцеловались, но продолжали стоять, глядя друг на друга.

– Я тебе говорила, что у тебя очень красивые глаза, – сказала Вика.

– Спасибо.

– Это правда.

– А почему ты села ко мне? – спросила Наташа, чтобы не выпалить кучу ответных комплиментов подруге, уже готовых сорваться с языка.

– Мне нравятся девушки, – ответила Вика. И, выдержав двусмысленную паузу, добавила с лукавой улыбкой: – С прямой спиной. Ну, пока, дорогая!

Наташа проводила взглядом пшеничную Викину макушку, скрывшуюся в разноцветной толпе, и ей вдруг захотелось вернуться в аудиторию за их расписную парту, чтобы разобраться в нахлынувших чувствах. На последних рядах последние двоечники выясняли, что надо было готовить к зачету. «Их стол» с цветком-пастью был свободен. Наташа вгляделась в рисунок. Сейчас она видела в нем только пенис. Вызывающе откровенный, отвратительный. Она первый раз за последнее время осмелилась вспомнить весь ужас и стыд, связанный с этим «предметом». Осмелилась потому, что теперь она не одна со своим кошмаром. В ее жизни появился человек, который поймет и не осудит, объяснив логично и просто: «У нее было неправильное отношение к мужчинам и к сексу. Любви уже нет. Есть обида, злость на себя и на него. Она пыталась освободиться от зависимости, она стремилась очистить свою душу от похоти...»

С Кириллом Наташа познакомилась в том самом ювелирном, куда зашла за серебряными столовыми приборами. Она не удержалась, чтобы не примерить очень красивое кольцо, и услышала за спиной:

– Девушка, у вас такие красивые пальцы... Вы, наверно, пианистка?

– Нет, я не умею играть, – хотела она обернуться, но голос попросил:

– Не оборачивайтесь, пожалуйста. Я хочу угадать цвет ваших глаз. Мне кажется, они серые...

Глаза оказались действительно серыми, а Наташа действительно совсем не умела играть. Он встречал ее после лекций с неизменной красной розой, ухоженный, со снисходительной полуулыбкой на четко очерченных губах. «Ситникова, ты где отхватила такого парня? У вас же на филологии одни бабы?» – Девчонки в общежитии с трудом переваривали несправедливость.

Это продолжалось чуть больше месяца. Кино, музеи, прогулки, рассказы о семье: «мы ведем нашу родословную от Меньшиковых», «в нашей семье все обращаются друг к другу на „вы“, как это было принято в русском дворянстве», нежные поглаживания по руке и робкие, почти детские поцелуи. Он был воспитан и обходителен, смотрел не на нее, а словно сквозь, но она не успела подумать об этом... А потом он пригласил ее на день рожденья. Наташа одолжила платье у Лены, соседки по комнате. Лена накануне купила его в ГУМе и еще ни разу не надевала...

Что было дальше, вспоминать стыдно и страшно. Кричать и звать на помощь казалось ей бесполезным и глупым, в огромной квартире в центре Москвы они были одни – Кирилл с друзьями и Наташа. И она пришла туда сама, в новом платье, с подарком, ее никто не заставлял... Она так и не поняла, как могла она, не глупая девушка, оказаться в такой банальнейшей ситуации, которую, казалось, сама не раз видела в кино, читала, слышала от других... От этого было еще обидней и стыдней...

Через две недели после «праздника» Наташа поняла, что беременна... Она звонила Кириллу, но никто не брал трубку. Она приходила к нему домой, но никто не открывал. Однажды она просидела у подъезда до вечера, пока не дождалась его. Но ничего нового тоже не услышала. «С чего ты взяла, что это от меня? Мы были пьяные, ты сама не помнишь, сколько народу тебя поимело, какие ко мне претензии?», «Что ты целку-то из себя строишь?», «Какой на фиг врач? Это твои проблемы!», «Ты, дурочка провинциальная, думала, в Москву приехала, сразу в сказку попала? Вали отсюда, чтобы я больше не видел никогда твою кислую рожу, ты мне надоела...»

Наташа, онемевшая от унижения и боли, не помнила, как вернулась в общежитие на свой скрипучий диван. Все время хотелось плакать, ненависть на весь мир и на себя пронизывала все ее существо. Фиолетовый ирис сочувственно и беспомощно взирал на нее желтыми тычинками...