Четверка в четверти - [11]

— Ты какой-то… невыясненный, Пенкин, — сказала Галя.

— Ага! Я — невыясненный. Мне и летчиком иногда хочется… Или — космонавтом. А потом подумаю — что же это я буду все время в небе летать или в космосе вертеться. Это, конечно, интересно, в небе, но что же я — в море не выйду никогда? За всю жизнь — ни разочка?

— Поэтому ты и начинаешь… придумывать? — Галя могла, конечно, сказать «врать», но ей не хотелось обижать Пенкина, и она спросила поосторожнее.

— Может быть, и поэтому, — обрадовался Пенкин. — Да если не придумывать, у нас в классе такая тоска зеленая…

— Конечно, у нас не очень весело, — рассуждала Галя, — но учеба — это не развлечение и не игра какая-нибудь…

— Не игра, — тоскливо протянул Пенкин. — А может быть, и хорошо бы, если игра. Если бы все играли вместе. А то ведь каждый в одиночку играет. В свою игру. Прудков — в шахматы, ты — в кошек. Толя — в изобретателя…

— А Оля Замошина во что играет?

— Она — в активность.

— А Корягин?

— А Корягин ни во что не играет. И ему скучно. Как и мне.

— Но ты же играешь?

— Во что?..

— В свою игру.

Галя опять могла сказать «врешь», но вспомнила, что Гена и так получил двойку и замечание в дневнике, и промолчала. Пенкин тоже замолчал. Тем более, они дошли до поворота, с которого начиналась другая улица.

— Ты — домой? — спросил Пенкин.

— Да.

— Привет Огонечкиной. А я тут на скамеечке посижу. Чего-то домой меня сегодня не тянет.

Галя постояла немножко на одной ноге, потом попрощались с Пенкиным и пошла домой.

А Пенкин сел на скамейку и стал разглядывать прохожих. Он загадал так — если на его скамейку сядет женщина, все еще может обойтись, если мужчина…

— У вас тут свободно? — спросил Пенкина какой-то старенький старичок.

Гена хотел было сказать, что занято, но потом махнул на все рукой и подвинулся. Старичок поблагодарил и сел. Гена сердито посмотрел на старичка, который все ему напортил. Он стал придумывать — что сказать дома. А старичок достал из кармана газету и принялся читать ее. Он читал не как-нибудь, наспех, а медленно, все подряд. Прочел сперва передовую статью, потом спустился ниже и прочел какое-то обращение. После обращения перешел к телеграммам из-за рубежа. Тут старичок разволновался, стал ерзать по скамейке, беспокойно оглядываться и, наконец, спросил у Пенкина:

— Вы читали, что происходит в Боливии?

— Зачем мне читать, что происходит в Боливии, — ответил Пенкин, рассеянно разглядывая свои ботинки, — если я сам вчера оттуда приехал.

Старичок снял очки и минуты две, не меньше, смотрел на Гену с большим изумлением.

— Как интересно, — наконец выговорил он. — Вы, наверное, были там с родителями?

— Да, мой папа — посол в Боливии.

— Ах, вот что, — обрадовался старичок. — Очень рад познакомиться. Меня зовут Мирон Сергеевич.

— А меня Арнольд Арчибасов, — протянул руку Пенкин.

— Арчибасов? — переспросил старичок. — Позвольте, но фамилия нашего посла в Боливии… — и старичок, подняв голову кверху, зашевелил губами.

— Не будем уточнять фамилию нашего посла в Боливии, — таинственно и тихо предложил Пенкин.

— Вы правы, — согласился старичок. — А где теперь ваш папа?

— Он отправился в коллегию по иностранным делам. Мы приехали сюда всего на неделю. Потом мы подъедем на парочку дней в Чили, а оттуда — прямо в Боливию.

— Порядочное все-таки свинство со стороны правительства — менять внешнюю политику.

— Не говорите. Все боливийцы были буквально поражены такой переменой. Многие даже не верили.

— Серьезно?

— Абсолютно. А вы кто по специальности? — вдруг переменил тему Пенкин.

— Я на пенсии.

— А до пенсии кем работали?

— О, работа у меня была интересная.

— Кем же вы были?

— Я работал в «Союзпечати». Продавал газеты, знаете.

— В киоске?

— Да. Работа, правда, нервная…

— А почему нервная?

— Ответственность большая. Представляете очередь вечером. Люди ждут самые последние, вечерние новости. А газета, как на грех, запаздывает… Очередь волнуется… Простите, у вас лучше зрение — вот этот киоск напротив вы видите?

— Ну…

— Мне кажется, что привезли газету.

— Кажется.

— Простите меня, — заторопился старичок. — Обещал помочь. Работник молодой, неопытный. Я ему пока что помогаю. Какая жалость — мы с вами не успели поговорить! Так бы хотелось расспросить о Боливии…

— Ничего. Я к вам могу зайти и порассказать, — сболтнул Пенкин.

— Серьезно? Я буду так рад. И жена тоже обрадуется. Мы живем здесь, недалеко. Запишите адрес — Садово-Гончарная, восемнадцать, квартира двадцать два.

— Да я запомню!

— Нет, нет, запишите. Так надежнее.

Пенкин расстегнул портфель и поискал чистый листок. На глаза ему попался дневник. Странно, это был не его дневник, а дневник Гали Кудрявцевой. Как же такое могло случиться? Наверно, они перепутали дневники, когда уходили с последнего урока. Вот тебе и раз…

— Сейчас я вам дам листок бумаги, — засуетился старичок.

— Ничего, у меня есть.

Делать нечего! Пенкин записал адрес на последней страничке тетради по геометрии. Старичок ему в общем понравился и не хотелось обижать старичка. Хотя тот, между прочим, и испортил Пенкину все замыслы. Старичок попрощался и побежал.

— У меня к вам один вопрос, — остановил его Пенкин.

— Пожалуйста.