Честный враг – наполовину друг - [4]

Инспектор проверял документы у водителя другой машины, но все-таки взмахнул жезлом, властно требуя, чтобы я остановился и прижался к обочине. Здесь же еще несколько машин стояли, ожидая, когда к ним подойдет инспектор. Второй инспектор не помогал первому, он, явно стесняясь, стоял на противоположной стороне дороги, но машины не останавливал, а словно ждал кого-то. А третий сидел в будке и посматривал из своего «аквариума» то на нас, то в пол. Там наверняка или книга какая-нибудь захватывающая, или журнал...

Я знал, что инспектор придерется к сильно тонированным стеклам моей машины. По большому счету, он не имеет права придираться к этой мелочи. К стеклам могут придраться на техосмотре, могут придраться инспекторы специальной службы технического контроля ГИБДД – мне говорили, что и такая сейчас существует, но никак не простой дорожный инспектор. Но этот обязательно придерется – подсказала интуиция. Он здесь зарабатывает деньги и не легкие себе портит автомобильными выхлопами.

Я свое, хвала Аллаху, уже заработал. Но с инспектором мы существа отнюдь не одной крови. Грубо говоря, я – волк, а он – шакал. Хитрый и ловкий, но не сильный. И потому я с высоты своей волчьей философии его презираю. Их все презирают, но по другой причине. По разным, скорее, причинам. Я презираю по собственной. Потому, что понимаю его. Гражданская профессия у меня такая – людей понимать. Профессия людоведа... Именно это слово некогда трансформировалось по моей неосторожности и по милости ментов в колоритного Людоеда, и иначе меня уже редко звали. Только из великого уважения или из лести.

В то время я возвращался из счастливого для меня Лондона, где сначала стал чемпионом Европы по карате-кекусинкай, потом нашел себе жену-англичанку, а через семь лет там же защитил докторскую диссертацию по социальной психологии. В пригороде Лондона у меня был свой большой уютный дом, там жила вся моя семья, включая маму, которая легко и быстро нашла общий язык с моей женой и среди туманов по родным горам, кажется, совершенно не скучала, она и меня постоянно уговаривала тоже стать поклонником дождей и туманов. Только я пока не собирался перебираться туда полностью, потому что скучал именно по горам и горному воздуху, а жена, к своему климату привычная, не желала перебираться в Грозный. Впрочем, пока я не настаивал. Мне даже чем-то нравилось мотаться туда-сюда. Тем более позволить себе это я мог – семейные отношения у нас с Катрин были хорошие, и разногласия по поводу совместного места жительства совершенно не портили их. Тем не менее Лондон был для меня вторым городом после Грозного, и летал я туда часто. Сослуживцы на меня косились. Они себе такого позволить не могли. Собственных средств на частые поездки и у меня могло бы не хватить, поскольку преподаватели вузов в России не самые богатые люди. К счастью, через полтора года после свадьбы моя жена получила в наследство целый мощный медиахолдинг, который давал немалые средства, а для меня так просто громадные, и позволял мне не чувствовать себя человеком бедным, хотя богатым я себя почувствовать тоже не мог, поскольку медиахолдинг принадлежал не мне лично. В этом вопросе я был щепетильным человеком. Несколько газет, два телеканала, несколько интернет-порталов и популярных сайтов, рекламные агентства, таблоиды – медиа-холдинг требовал постоянного присмотра, и это была одна из причин, которые не позволяли моей жене уехать из Лондона. Естественно, по этой причине сам медиа-холдинг отнюдь не казался мне помехой в семейном счастье. Я вообще человек легкий и многое могу воспринимать легко. В том числе и слегка безалаберную семейную жизнь. И при этом я считал свою семейную жизнь удачной.

Тогда я вернулся сначала в Москву, поскольку в Грозный в то время самолеты вообще не летали. Разве что военные, которые приземлялись в Ханкале, а для приема гражданских самолетов в аэропорту Грозного необходимо было завершить большой ремонт. А это сложнее, чем новый аэропорт построить. И от Москвы я ехал поездом, и приехал после какого-то террористического акта, что был совершен в столице России на вокзале как раз после того, как ушел наш поезд. Мягко говоря, трясли всех пассажиров, даже пожилых женщин, потому что взорвалась большая, как говорили, сумка, с которыми ездят челноки, чтобы набить их китайскими тряпками и продавать потом на своих рынках. Менты стали проверять оставленную кем-то бесхозную сумку, и в это время она взорвалась.

Всех пассажиров задержали. Ненадолго, исключительно для допроса: кто что видел, кто кого видел, были ли какие-то подозрения. Но подозревали нас всех, это я отлично понял. Нас всех и всегда подозревают, и к этому уже можно привыкнуть.

Меня допрашивал какой-то капитан. Нос его мне понравился. Словно это я ему ногой его в середину головы вдавил. Мент был зол на весь белый свет, но слишком ленив, чтобы на ком-то срывать зло. И даже протокол допроса он писал лениво, медленно выводя буквы ручкой, которая никак не хотела писать. В пластмассовом стаканчике на столе были еще три ручки, но капитану было лень взять другую.