Честь снайпера - [45]

— Я полагаю, для тебя это всё выглядит фальшивкой, — сказала Рейли.

— Да, но я вот что понял. Они не хотели говорить людям, как оно было, а говорили так, как люди хотели бы это видеть. Может быть, что парень получил штыком в живот, отчего его внутренности вывалились, а умирал он три часа. Но ты не хочешь говорить об этом его родным. Ты скажешь им, что он получил пулю между глаз, когда вёл отряд на штурм вверх по склону холма. Парню уже всё равно, а вот родителям это важно — чтобы облегчить их боль. В долгосрочной перспективе это работает.

— Очень жаль, что здесь нет картины с Милли. «Белая Ведьма убивает оберштурмбанфюрера фон Тотенкопфа на главной площади Сталинграда» — как-то так.

— Снайперов вообще нет, — ответил Боб. — Они непопулярны.

Тут он снова погрузился в раздумья, подбирая слова.

— Дело в том, что после войны снайперы беспокоили людей. В отличие от берущих высоты либо подрывающих танки, снайпер работает хладнокровно. Это убийство. Да, я никогда не сказал бы так двадцать лет назад и никогда не позволял себе думать подобным образом, поскольку подобные сомнения на войне приведут к тому, что я буду убит. Но всё же, в итоге я понимаю, что творил настоящее хладнокровное убийство.

Рейли как-то хмуро кивнула.

— Ладно, — подытожил Боб, — настроение себе мы подпортили. Поехали домой, поужинаем как следует, а завтра направимся в горы.

— Как скажешь.

Повернувшись, они пошли к выходу. Тут Рейли сказала:

— Знаешь что? Та неприязнь к снайперам, о которой ты упомянул, она более поздняя — не так ли?

— Что ты имеешь в виду?

— Я имею в виду, что после Второй Мировой Войны никто таких ощущений не имел. Это вьетнамская штука.

— Пожалуй, так. После Вьетнама я пятнадцать лет не просыхал, так что точно не помню.

— Здесь подобные вещи случились, я полагаю, после Афганистана. Раньше партизанский снайпер был популярной темой, а когда пришло новое поколение, власти или кто там ещё решили принизить этот жанр.

— И до чего ты додумалась?

— Возможно, что в этом самом музее есть хранилище, в котором полно картин со снайперами.

— Что ж, — согласился Боб, — давай найдём, у кого спросить.

Глава 24

Чорткив. Мост

Июль 1944 года

Танк тяжко ломился всё ближе и ближе, безразличный к звону, цвиканью и шлепкам пуль десантников по своей броне, которые отскакивали, повреждая лишь грязно-зелёную окраску. Т-34 был настоящим чудовищем — тридцатишеститонной совокупностью стальных окружностей, водружённой на гусеницы, способные раздавить всё, через что ему будет угодно проехаться. Всё же и он был уязвим, а при точном попадании вспыхивал пламенем. Но сержанту-танкисту никто этого не рассказывал.

Его машина ползла вперёд, оставляя за собой след разворошённой земли. Корпусной пулемёт, установленный слева от центра плиты лобовой брони, закатывался в тряске, посылая веер высокоскоростного разрушения — хоть и без особой точности. Ещё один недостаток: стрелку не хватало обзора из танка, упакованного в броню. Пусть огромный боевой монстр способен был творить массовое разрушение — в ближнем бою плохой обзор лишал его преимуществ. Он мог уничтожить несколько вражеских танков, но несколько мелких крыс, таких, как «Зелёные Дьяволы», были более сложной задачей.

Танкист понимал это, поэтому приближался к мосту, корректируя угол направления каждые несколько секунд, словно ослепший Циклоп, пытающийся изловить людей Одиссея наощупь, чтобы убить. Приблизившись, он или раздавит их гусеницами, либо расстреляет из пулемёта, если они побегут.

— ПАНЦЕРШРЕК!!! — заорал фон Дрелле.

Бедный Хюбнер. Ему теперь нужно было обнаружить себя из того удобного убежища, где он спрятался, приволочь тяжеленную трубу противотанкового ракетомёта к мосту, не скидывая при этом Штурмгевера, висящего на ремне и пребольно колотящего по телу, после чего пробежать все три пролёта моста к сооружению из мешков с песком, где укрывались от огня фон Дрелле и ещё один боец, Нойхаузен.

Будучи настоящим «Зелёным Дьяволом», он именно так и поступил, стремглав пронёсшись сквозь облака пыли, поднятые вражескими пулями. Добежав, он практически потерял дыхание, не сумев даже устоять на ногах и рухнув как подкошенный и ощутимо ушибившись при падении. Теперь он лежал на спине, глотая воздух, не обращая внимание на грохот стрельбы и пытаясь сберечь остатки выправки, достоинства и собранности.

— Жалко, что медали кончились, Пауль, — сказал Карл. — Ты две или даже три заработал.

— Я бы лучше вместо Железного Креста в отпуск на три дня сходил, — выдавил Хюбнер.

— Я тоже, — поддержал его Нойхаузен. — Кому нужны медали?

— Стрелять можешь? — осведомился Карл. — Не подстрелили тебя?

— Думаю, всё в порядке. Но стрелять я не хочу. Я не умею и никогда не тренировался. Я думал, что моё дело — только носить его.

— Ты умеешь, Нойхаузен?

— Конечно, могу. Но я тоже ни разу не пробовал, так что бог его знает, куда я попаду. А вы, сэр?

— Офицеры в германской армии не стреляют, — ответил Карл.

— А мы не в Люфтваффе разве? — спросил Нойхаузен.

— Отличный довод, — согласился Карл. — Что ж, похоже, что я избранный. Он заряжен?

— Похоже на то.

— Что значит — похоже на то? Мне не нравится это «похоже».